Подведение итогов

[Gingafest]

Итак, фест закончился, настало время узнать результаты и "снять маски".
Во-первых, организаторы хотят поблагодарить всех причастных: как авторов работ, так и тех, кто принимал участие в обсуждениях, ставил оценки, говорил о фесте на пространстве дайри.
Во-вторых, приносим извинения за все недочеты, допущенные при проведении феста. Обещаем в следующий раз (хотелось бы надеяться, что следующий раз еще будет) непременно их исправить.

Ну и в-третьих - собственно итоги.

Поздравляем победителей.

Авторские фики:

код

<a href="http://www.diary.ru/~Gingafest/p174006310.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218887.jpg"></a>

код

<a href="http://www.diary.ru/~Gingafest/p173951808.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218890.jpg"></a>

код

<a href="http://www.diary.ru/~Gingafest/p173980522.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218893.jpg"></a>

Переводы:

код

<="http://www.diary.a hrefru/~Gingafest/p174006000.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218902.jpg"></a>

Арты:

код

<a href="http://www.diary.ru/~Gingafest/p173931912.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218896.jpg"></a>

код

<a href="http://www.diary.ru/~Gingafest/p173931053.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/9/1/4/2914822/74218899.jpg"></a>

Итоги полностью (сводная таблица)

Итоги полностью (сводная таблица)

Авторские фики:

Название	Автор	Количество баллов
"Не для протокола"	AnnetCat	26
"Утро длинного дня"	Chiora	24,9
"Тонкости переговорного процесса"	Grey Kite aka R.L.	21,1
"В мои руки"	Chiora	20
"Охота Белого Лиса"	Grey Kite aka R.L.	19,5
"Мечта"	Grey Kite aka R.L.	19,1
"Политэкономия"	Альвхильд	18,8
"Goddess of Democracy"	Grey Kite aka R.L.	18,7
"Во имя идеалов"	Кошка Солнце	17,3
(без названия)	Сули	16,8
"Сила истории"	леди Тиса	14,2
"Ля-фа"	Chiora	12,7

Переводы:

Название	Автор перевода	Количество баллов
"Аномалия"	Альре Сноу	20,5
"Драбблы с демократией"	Grey Kite aka R.L.	14,8
"Выборы"	Grey Kite aka R.L.	14,6

Арты:

Название	Автор	Количество баллов
"Демократия - это диктатура демократов"	Альре Сноу	23,9
"Чтение на ночь"	~Птаха~	23,3
"С двух сторон о любви к Родине"	Альре Сноу	13
"Мечты ведут нас в вечность"	Адмирал цур зее	12

@темы: организационное, итоги

---

[Gingafest]

Напоминаем: голосование длится до 31 марта включительно.
Все, кто еще не оценивал работы, не успел или не решался - welcome (=.

Список работ

Результаты будут опубликованы 2 апреля.

@темы: организационное

---

Правила голосования.

[Gingafest]

Внимание! Правила были изменены. Просьба читателям внимательно ознакомиться с ними.

Читательское голосование на фесте проходит с 16 по 31 марта. Итоги феста будут подведены 2 апреля.

Голосование за авторские фики проводится по следующим пунктам:
1. Сюжет (интересность, оригинальность, увлекательность, т.п.)
2. Качество текста (вычитанность, удачность используемых слов/оборотов, легкость чтения и тому подобные критерии)
3. Общее впечатление

Голосование за переводы проводится по следующим пунктам:
1. Выбор текста для перевода
2. Качество перевода (вычитанность, адаптация иноязычного текста под русский язык, легкость чтения и тому подобные критерии)
3. Общее впечатление

Голосование за арты проводится по следующим пунктам:
1. Сюжет
2. Техника (оценка художественного мастерства артера в случае рисунка, оценка эффектов и технических средств в случае коллажа)
3. Общее впечатление

Работы оцениваются по десятибалльной шкале. Голосовать нужно неанонимно в комментариях к выложенным работам.

Авторы присланных на фест работ голосовать не имеют права.
Однако, комментировать выложенные другими работы авторы могут (от своего имени либо от гостя, при желании сохранить инкогнито).

По итогам феста будут названы три победителя читательского голосования в номинации "авторский фик" и по одному победителю читательского голосования в номинациях "перевод" и "арт".


При комментировании и оценке предоставленных на фест работ организаторы просят соблюдать правила дайри и быть корректными по отношению к другим участникам и комментаторам.

Если в правилах голсования что-то непонятно - есть возможность задать администрации феста вопрос в комментариях к данной записи.

запись создана: 08.01.2012 в 21:57

@темы: организационное

---

Работа №19

[Gingafest]

Название: Ля-фа
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: PG
Персонажи: Хильдегарде фон Лоэнграмм, Антон Фернер.
Аннотация: Ройенталь проводил расследование на Урваши самостоятельно. Оберштайн всё же полетел на встречу с Ройенталем. Они встретились на Урваши, и…
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: упоминаются смерти канонных персонажей

В глубоком кресле, завернувшись в плед, императрица встретила новый день. Из сада через открытое окно тянуло свежестью дождя, прошедшего ночью, на столике одиноко стояла пустая чашка из-под утреннего шоколада. В детской тоже было пусто, и Хильда при этой мысли инстинктивно поёжилась, словно замерзла, хотя плед и был тёплым.
Алек мало что понимал – ему просто нравилось у Миттермайеров, потому что тетя Эва – тёплая и уютная, с дядей Вольфом и Феликсом можно поваляться по ковру, сплетаясь в один клубок из рук и ног, а адмирал Ройенталь…
А адмирал Ройенталь вчера вылетел с флотом подавлять восстание на Шампуле. Не потрудившись получить высочайшего соизволения, да что там – даже не известив императрицу о том, что он намерен делать. Так уж повелось с тех пор, как Ройенталь стал военным министром – что императрица подписывала некоторые документы, появлялась вместе с маленьким императором на разных торжественных мероприятиях, а о маневрах рейхсфлота спокойно могла узнавать из вечерних новостей.
Флот и вообще война - не женское дело и никогда им не будут, управление государством тоже было делом исключительно мужчин, от которого следовало оградить слабую юную женщину. С воспитанием детей же Эва Миттермайер справлялась гораздо лучше.
Некоторые из начатых реформ были свёрнуты, а некоторые отложены. Гроссадмирал Ройенталь вовсе не стремился вернуть старые порядки, но медлил в установлении новых, и сшитая на живую нитку из двух разных половин страна вполне ощутимо трещала по швам. Новые земли бунтовали, зная об отнятой свободе, Старые – искали так и не дарованной, автономия же, брошенная, точно корка хлеба нищему, от щедрот Нойе Рейха, похоже, не имела других дел, кроме оплакивания жертв последней битвы за Изерлон, в которой пали почти все розенриттеры и юный главнокомандующий Изерлонской Республики.
Всё вместе это и составляло одну большую причину, по которой в комнате императрицы иногда до утра горел свет, а постель оставалась не смятой.
Когда неожиданно, в разгар той самой последней битвы, умер Райнхард - врачи обнаружили следы яда. По крайней мере, так ей сообщили. Подозрение пало на его личного слугу, и общественное мнение приговорило Эмиля фон Зелле ещё раньше, чем это сделал бы имперский суд.
Может быть, она поверила в это, может быть нет – как раньше может быть поверил в предательство прежнего военного министра её император и муж. Во всяком случае, Ройенталь тогда был полновластным правителем на своей территории и обладал правом выносить приговоры, при наличии неопровержимых доказательств. А связи с терраистами, выявленные по итогам расследования на Урваши, были слишком серьёзным обвинением, чтобы спускать его на тормозах. Так или иначе, то, что случилось – уже произошло. И не стоило задумываться о том, чего не вернуть.
Ей было легче, пока рядом - после смерти мужа - оставался Кисслинг, но когда он заявил о своём желании выйти в отставку, она не могла задерживать его.
Императрица осталась одна.

***
Шульц просочился в кабинет с лицом, белым как мел и застывшим как маска, только губы слегка дрожали, а в глазах плескалось нечто среднее между паникой и тихим отчанием.
– Контр-адмирал Ф-фернер! - выдавил он.
– Что случилось, Шульц? – спросил тот, исполняясь страшных подозрений.
Мысли, словно маленькие рассыпавшиеся мячики, запрыгали по уже неоднократно пройденным за эту отлучку шефа маршрутам – терраисты-пираты-изерлонцы-просто мятежники, однако действительность превзошла самые худшие ожидания.
– Гроссадмирал арестован! Наши люди говорят, что Ройенталь не дал ему и слова сказать. Судил его лично и, скорее всего… скорее всего, он будет расстрелян после уведомления императора, согласно эдикту Рудольфа. П-помните, того, который гласит, что суд можно провести уже после казни преступника, если правитель сочтёт доказательства вескими. Может быть… уже, - секретарь говорил всё тише, и на последнем едва выдавленном слове его голос совсем упал.
Кажется, чертыхаться не имело смысла, в том числе и на то, что составление новых кодексов не стоит откладывать на потом и ждать конца этой вялотекущей войны. А ведь была та докладная записка шефа, на имя императора и министра юстиции, но да что теперь.
И вообще – лучше было вести себя тихо. Теперь тихо.
– Что будем делать, к-контр-адмирал?
Шефу надо было отказаться от личной поездки в Нойе-Ланд, на переговоры с Ройенталем. Но он не отказался, поскольку такова была воля его величества. По-видимому, император надеялся, что его верные сподвижники найдут общий язык, но…
Гроссадмирал Ройенталь пошёл ва-банк, не постеснявшись даже сослаться на старые законы. Он мстил за свою оскорбленную гордость любыми методами и ничего не упустит, чтобы получить достойное себя положение - которое раньше, как он думал, занимал Оберштайн.
«Я подумаю об этом завтра».
– Шульц, слушайте меня внимательно. У секретаря слишком низкий уровень допуска, так что вас, возможно, понизят в звании, но если вы проявите достаточно верноподданнические чувства к новому хозяину этого кабинета, с вами не случится ничего плохого. Да и в любом случае – лучше до конца жизни убирать снег на Капче-Ланке, чем быть расстрелянным за терраизм, а именно в этом, судя по всему, всех здесь и будут теперь обвинять. Вы меня поняли? Вопроса что мы будем делать – больше не существует, а что буду делать я – вам лучше не знать. Можете идти. Вы свободны. Насовсем свобдны, Шульц.
Шульц испуганно посмотрел на него, отсалютовал и молча вышел.
Фернер потянулся к кнопке комма.
– Коммодор Йохансен, запускайте резервный план 26-s. Это приказ!
Под нехитрым номером скрывалась инструкция сокрытия секретных данных, разработанная на случай захвата столицы врагом. И вот, в каких обстоятельствах пришлось его использовать…
Ещё час нещадной эксплуатации мусоросжигателя – и Фернер устало откинулся в кресле.
«Кому должен, тому прощаю», – он криво усмехнулся. Что-то в нём перегорело вместе с теми документами, которых больше никто никогда не прочтет.

Люди из военной полиции, пришедшие спустя ещё час, нашли только пустой и девственно чистый кабинет, да пепел в мусоросжигателе.
Вместе – или, во всяком случае, одновременно – с контр-адмиралом Фернером пропало ещё полтора десятка сотрудников военного министерства – и за прошедшее с тех пор время, в самом начале операции перехвата, был пойман только один из них, и тот не смог ничего сказать.

***
Если в политическом смысле императрице отводилось место декорации, то в бытовом плане она была почти что свободна. Во всяком случае, солидный и респектабельный музыкальный магазин всегда гостеприимно отворял перед нею двери, а в улыбке любезного продавца сквозило не только почтение, но и искреннее восхищение.
Императрица взяла в руки упакованный в прозрачную плёнку диск.
«Фольклор XX земного века, аутентичные записи. То, что называлось в те времена «лёгкой музыкой», – так отрекомендовал его продавец.
«Лёгкая музыка», хм…
Она сорвала упаковку.
Порой Хильде трудно было поверить, что люди, чьи голоса и лица запечатлелись на старых записях, жили тысячелетие назад. История принимала в себя промежутки времени, непостижимые душе. Были они, эти певцы и певицы, испепелены во время ядерной войны, или им посчастливилось умереть до того? Она не знала ответа, да и кто сейчас мог его знать.
На экране плеера светилась карта старой Земли, показывая те страны, на языке которых пелись песни – почти микроскопически маленькие клочки земли для тех, кто измеряет владения в масштабах планетных систем – и бежали ровной строчкой субтитры перевода.
Вряд ли песни могли помочь ей в поисках ответа на вопрос – что со всем этим делать. Да и разве был возможен какой-то дельный ответ на этот вопрос – даже со всем её умом, но без помощи извне? Разве может она что-то, кроме как мириться с постепенными и неуклонными похоронами мечты Райнхарда,
Год за годом бесцельно бредя,
Без надежд, без снов, без грёз?
Автономия, которая может только делать вид, что она – независимое государство? Государство, на которое обрушится вся сила Рейха, едва оно посмеет поднимать голову? Поговаривали, что Ройенталь силой увёз оттуда и сделал любовницей дочь погибшего генерала Шёнкопфа – когда-то невесту покойного Юлиана Минца, - и никто не смог ничего сделать…
Свобода!
Когда поднимется хор голосов,
Он будет петь,
Чтобы получить тебя -
Как не скоро это ещё случится. И когда всё же случится - она, Хильда, и её ребёнок разделят судьбу Эрвина-Йозефа и маленькой императрицы. В лучшем случае.
Даже странно, что такую песню записали на диск вместе со вполне невинными песнями о любви. Следующая из них вновь оказалась любовной.
И не осталось ничего,
Весь миp стал словно
Чеpно-белое кино...
Что? Хильда вздрогнула – под строчкой с субтитрами пробежала ещё одна – несколько символов ничего не значащей абракадабры, а затем – строчка, похожая на обрывок субтитров от другой песни.
Ля-ля-фа, эти ноты, ля-ля-фа, одиноки, – Сударыня, мой меч – ваш!
Нам уже ничего не успеть, – Если вас не устраивает то, что происходит…
Ля-ля-фа, как печально, ля-ля-фа, на пpощанье, – Бабушка хочет повидать своего внука
Может быть, ты придёшь эту песню допеть, – Так нормально?
На бyльваpах мокpые зонты, над рекою мокрые мосты, – Вам продали испорченный товар?
Hад pекою мокpые мосты, огонек дpожит из темноты, такси... – Тут есть ещё мой сосед – мы слишком часто наступали друг другу на ноги в прихожей.
Знаю, что еще меня ты ждешь, а любовь yходит - не веpнешь. Я не плачy – это, пpосто, дождь. Пpости... – Ты готов? Я тебя жду! Приводи братишку, повеселимся.
Вновь несколько бессмысленных символов – и вторая строчка титров, мигнув, пропала.
Это было слишком похоже на брак при записи. И вместе с тем… Императрица потянулась за обложкой и поняла, что название третьей песни напечатано как будто чуть жирнее, чем остальные. Или ей это только показалось? Хильда нахмурилась.
Она взялась за карандаш и блокнот, и включила песню повторно. Если ей всё же не показалось...
Она должна была разобраться, что это значит. Она чувствовала, что это важно.
«Сударыня, мой меч – ваш». Вассальная клятва.
«Если вас не устраивает то, что происходит…» Хильдегарде пожала плечами. Разве это может устраивать - Нойе-Рейх, или её саму?
«Бабушка хочет повидать внука». Очевидно, что речь в этой фразе, как и в последней, шла об Алеке - да и в любом случае без императора затея не имела смысла.
«Так нормально?» То есть – если она не готова попытаться что-то изменить? Если она боится, или привыкла, или...
«Вам продали испорченный товар?» Определённо – если она не готова что-то изменить, ей нужно принести диск в магазин и пожаловаться на брак.
«Ты готов? Я тебя жду! Приводи братишку, повеселимся». Значит, веселье. Громкий фейерверк - на всю Галактику...
«Интересно, он понимает, что собирается начать гражданскую войну? А я? Я это понимаю?», – почти панически подумала императрица. Она отвечала за это государство, даже если от участия в его делах её грубо оттерли плечом. Но что лучше - спровоцировать события, которые и так надвигаются, или по-прежнему остаться во дворце бессильной игрушкой? Нет, Хильда понимала, она понимала всё, и очень ясно.
Фраза о соседе оказалась почти простой – с гибелью Яна и его наследника силы автономии не иссякли. Впрочем, Ройенталь всегда ценил только сильных, а женщин вообще ни во что не ставил, так что неудивительно. Судя по словам о «прихожей», автономия негласно контролирует большую часть Новых Земель. Предсказуемо. Ей уже приходило в голову, что все эти восстания могут быть не сами по себе.
Она задумчиво уставилась на плеер. Третья песня называлась «Ля-ля-фа».
Мать Хильды была учительницей музыки - и кто-то об этом знал. Кто-то.
Ля-фа. A. F.
Императрица решительно разорвала свою записку. Завтра… нет, лучше послезавтра, так надёжней, она отправится в магазин с Алеком. Наверняка ей представится возможность выяснить всё подробнее. А сейчас нужно успокоиться и проверить, нет ли на диске чего-нибудь ещё подобного.
Она нажала на кнопку воспроизведения.
Пусть наша жизнь будет полна надежд и стремлений,
Ведь без этого лучше просто взять и умереть,
Тебе и мне...
Хильда лежала в кресле и тихо улыбалась.

***
Она откинулась на спинку сиденья и попыталась расслабиться. Машина мчалась по дороге, довольно урча мотором и поглощая милю за милей. Руки Фернера уверенно держали руль.
– Так меньше вероятность, что нас отследят по запрашиваемой на автопилот информации, – по-деловому пояснил он.
Всё случилось до странности просто. Охрана осталась за дверями магазина, и императрица порадовалась, что давно приучила их к этому – не ради какой-то цели, просто потому, что это было одно из немногих мест, где она могла побыть одна и побыть почти такой же, как раньше. На сей раз ей как-то очень быстро предложили пробный просмотр нового фильма…
В просмотровой погасили свет, на экране поплыли вступительные титры, и кто-то в темноте неслышно присел рядом с ней и Алеком. Мальчик сидел, болтая ногами в воздухе, и Хильда машинально притянула его ближе к себе.
– Ваше величество Хильдегарде, – это была спокойная констатация факта узнавания. Хотя он... исчез раньше, чем она стала "величеством".
– Фернер, это вы? – попытка разглядеть его в синих бликах от экрана оказалась не слишком успешной. Но всё равно - этот человек сильно отличался от того, кого ей иногда приходилось видеть за плечом Оберштайна. В темноте можно было различить лишь то, что волосы у него – тёмные, наверняка крашеные, ведь цвет был слишком приметный, а движения – экономные и отточеные – уже не по-военному чётки, а, скорее, мягки по-звериному.
– Это я, – сказал он тихо и глухо. – Говорите не слишком громко. Вы готовы… инициировать перемены?
Экран на несколько мгновений ярко вспыхнул, и она вздрогнула. Времени хватило, чтобы увидеть – лоб и щёку её собеседника пересекал глубокий рубец, и…
– Фернер, ваш глаз… - Хильда ахнула.
Он хмыкнул.
– Некоторое время мне пришлось прятаться на фронтире, а там случаются… инциденты с местной фауной. Можете считать это моим наследством от него.
– Ясно, – сказала она, только чтобы что-то сказать. – Каков ваш план?
– Пока можете не сомневаться, что он есть, – сообщил Фернер, – а в детали я посвящу вас по дороге, если вы решились. Восстание в Новых Землях – часть этого плана, – уточнил он и криво, нехорошо усмехнулся, или же ей это показалось…
– Да, – сказала она, и повторила чётче и чуточку громче: – Да, я решилась.
– Позвольте тогда позаимствовать вашу одежду, ваше величество. Диана! – позвал он куда-то в темноту.
Из магазина их вынесли в больших картонных ящиках, среди коробок с другим товаром. Вместо Хильды в магазине осталась другая женщина – та, кого Фернер назвал Дианой - похожая издалека, она должна была ходить между полок с выставленными дисками и тянуть время. Что с нею будет после того, как обман откроется, императрица спрашивать не стала.
Она смотрела в окно, пытаясь разобрать, где именно они едут. Получалось плохо, Хильда не путешествовала по Феззану и даже географию самого города изучила не слишком хорошо. А они пробирались куда-то дальше - туда, где от посторонних глаз был надежно спрятан потрепанный челнок.
Алек спал на заднем сиденье, накрытый курткой Фернера.
– Это точно безопасно? – спросила она с беспокойством, поглядывая на сына.
– Проспит до взлёта, – невозмутимо кивнул бывший заместитель военного министра.
Когда они садились в машину, Хильде представился шанс рассмотреть его ещё чуть подробнее, и увиденное смутило её. Он и вправду изменился - и если с отсутствием выражения лица у Оберштайна можно было мириться, лицо Фернера выглядело жутковато в своей асимметричности. В правом глазу его, неповреждённом, отражалось смутное мстительное удовлетворение и уголок губ на живой половине лица то и дело дёргался вверх в странном подобии довольной усмешки.
И даже сейчас, с места рядом с водительским, ей было трудно заставить себя смотреть на его профиль слева.
Наверное, впрочем, и она сама не в лучшую сторону изменилась за эти пять лет.
– Я… хотел спросить вас, – прозвучал голос после длинной паузы. - Скажите, только честно - вы поверили в то, что он был предателем? - легко было догадаться, кого Фернер разумеет под слишком тяжело произнесённым местоимением.
Хильда задумчиво посмотрела на дорогу.
– Мне кажется, что тогда мы могли бы поверить во что угодно. Даже в пришельцев с другой стороны Галактики. Почему бы и не в то, что военный министр продался культу Земли, - она пожала плечами. - Я не знаю. Ройенталю сейчас я точно уже не верю.
Она не знала, как рассказать о смутном чувстве вины - она порой ночами ворочалась на подушках, не в силах уснуть, перебирая факты и воспоминания, слишком боясь поделиться этим с мужем - который никогда больше не вспоминал расстрелянного и лишенного всех чинов и званий министра, будто такого вообще не существовало. Она чувствовала себя слишком уставшей для этого.
- Вам это действительно важно? Что я думала о гроссадмирале Оберштайне тогда?
– Мы уже почти добрались, – сообщил он вместо ответа. Похоже, Фернер тоже не мог - или не хотел - рассказывать ей всего.
Императрица закрыла глаза.
Неизвестное будущее мчалось им навстречу.

_________
Использованные песни:
1) Джо Дассен «Et si tu n’existais pas»
2) Альбано и Рамина Пауэр «Либерта»
3) Анжелика Варум «Ля-ля-фа»
4) АBBA «Happy New Year»

@темы: авторский фик, миди, Галактический Рейх

---

Работа №18

[Gingafest]

Название: Политэкономия
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Зигфрид Кирхайс, некий экономист и его книга
Аннотация: на дальней военной базе не нашлось других развлечений, кроме толстенного талмуда непонятного происхождения
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики", по мотивам арта www.diary.ru/~Gingafest/p173931053.htm

Книга была очень старой и очень толстой. Выгоревшая и выцветшая обложка когда-то видимо, была красной, из выдавленного на ней имени автора и названия давным-давно выкрошились последние пылинки краски. Хрупкие пожелтевшие страницы скруглились по краям от времени и тысяч рук, перелистывавших их. Кое-где, особенно на страницах с таблицами, сохранились едва заметные следы от графитного карандаша, а в паре мест чернильные пометки на полях.
Читать было тяжело - старинный стиль, тяжеловесный и многословный, да еще и такой древний, что за некоторыми словами приходится лезть в словарь. Какие-то имена, ссылки на события, которых нет даже в исторической энциклопедии. Несколько раз Зигфрид хотел бросить, но каждый раз что-то цепляло внимание, и он продолжал. Все равно ведь читать нечего, а от работы хотелось отвлечься.
Этот древний, земной еще экономист дотошно и скрупулезно складывал мозаику из разрозненных фактов, и это увлекало. А еще он был неравнодушным человеком. За таблицами, рассуждениями и цитатами таился безысходный гнев, порожденный сочувствием. Сочувствием к людям, которые по 16 часов проводили у станка и все же голодали, умирали от болезней, порожденных духотой, переутомлением и заводской пылью, к детям, входившим в ворота заводов и шахт в семь-восемь лет, к женщинам, которым платили в несколько раз меньше, чем мужчинам, за тот же труд. Этот экономист, человек образованный и, наверное, не бедный, почему-то был возмущен отношением к этим людям.
Столько лет прошло, - века прошли, а ничего не изменилось. Станки другие, заводы, а люди так и остались прежними, и одни все так же тяжко трудятся за гроши, а другие выжимают из их труда прибыль. Сейчас, конечно, не возьмут на завод в двенадцать лет, но сколько на кораблях их эскадры парней, которые стали есть досыта только в армии, а врача впервые увидели на медосмотре?

"Если празднование седьмого дня недели считается божественным установлением, то этим предполагается, что остальные дни недели принадлежат труду" (он, как мы это сейчас увидим, хочет сказать: капиталу), "и насильственное принуждение к тому, чтобы эта божественная заповедь исполнялась, нельзя называть жестокостью... Что человечество, в общем, от природы питает склонность к покою и лени, в этом нас убеждает роковой опыт, почерпнутый из поведения нашей мануфактурной черни, которая работает в среднем не более 4 дней в неделю, за исключением случаев вздорожания жизненных средств... Но так как в этом королевстве заработная плата много выше по сравнению с ценой жизненных средств, то у мануфактурного рабочего, который проработал 4 дня, имеется денежный излишек, на который он может остаток недели прожить в праздности... Надеюсь, мною сказано достаточно для того, чтобы доказать, что умеренный труд в течение 6 дней в неделю не есть рабство. Наши сельскохозяйственные рабочие работают 6 дней в неделю, и по всем признакам – это счастливейшие из рабочих, голландцы по стольку же дней работают в мануфактурах и производят впечатление очень счастливого народа. Так же работают французы, если в рабочую неделю не вклиниваются многочисленные праздники... Но наша чернь вбила себе в голову мысль, будто ей, как англичанам, по праву рождения принадлежит привилегия пользоваться большей свободой и независимостью, чем" (рабочему народу) "в какой-либо другой европейской стране. Поскольку эта идея оказывает влияние на мужество наших солдат, она, быть может, приносит некоторую пользу; но чем менее заражены ею мануфактурные рабочие, тем лучше для них самих и для государства. Рабочим никогда не следовало бы считать себя не зависимыми от своих начальников... Чрезвычайно опасно потакать сброду в промышленном государстве, как наше, в котором, быть может, 7/8 всего населения имеют лишь небольшую собственность или совсем ее не имеют... Полного излечения не последует до тех пор, пока наша промышленная беднота не согласится работать в продолжение 6 дней за такую же сумму, которую она зарабатывает теперь в течение дня" - цитировал автор какого-то своего современника.

Нет, достопочтенный герр Эккарт, полное излечение настанет, когда таких, как вы, лишат всякой власти над людьми.
Зигфрид утер злые слезы. Ничего не меняется. Граф фон Берген, председатель Лиги Промышленников, мог бы подписаться. Он очень озабочен нравственностью и воспитанием трудолюбия у низших классов.
А когда на его верфях над Тронхаймом произошла авария и погибли почти все рабочие и инженеры смены, что он сказал? Что сами виноваты. В том, что к концу двенадцатичасовой смены диспетчер нажал не тот рычаг и экстренно разгерметизировал рабочую зону вместо того, чтобы включить пожарную систему. А пожар начался из-за короткого замыкания. Тоже, наверное, кто-то ошибся... Сволочь он, фон Берген. Преподнес зато кайзеру в день тезоименитства заводной театр с моделью крейсера в разрезе и механическими человечками. Каждый час вытягиваются во фрунт и отдают честь. А потом получил очередной подряд для флота.
И так было чуть не на каждой странице - сухие формулы, расчеты - и пот, кровь, слезы давно уже ставших прахом рабочих. Зигфрид читал, не замечая, что уже заполночь, и видел за страницами книги не эти смешные фабрики с неуклюжими механическими станками, а огромные современные цеха заводов с линиями непрерывной сборки, ряды станков, шахты Капчеранки. Девушек-прядильщиц с городских окраин и бесправных фермеров с Вестерланда и Рейна. По сравнению с их жизнью в армии царили порядок и закон. Может, девушки с серыми от усталости и прядильной пыли лицами завидовали госпоже Аннерозе - красивым платьям, жизни во дворце, и, уступая домогательствам сменного мастера, мечтали о постели самого кайзера. Все равно это рабство, и ничем не удерживаемый промышленный молох все так же пожирает жизни, производя сукно для мундиров и металл для кораблей.
Тот человек не мог помочь всем, о ком писал, чьими свидетельствами подтверждал свою теорию. Он мог только исследовать потроха молоха и предъявить миру его чертеж. "Что могу я?" - подумал Зигфрид. "Перевернуть этот мир," - ответил откуда-то из глубины голос Райнхарда.
Зигфрид спал, уронив голову на руки. Под локтем, на завернувшейся коричневатой странице синел расплывшийся от времени штамп Управления Цензуры: "Запрещено. Подлежит уничтожению".

@темы: драббл, авторский фик, Галактический Рейх

---

Работа №17

[Gingafest]

Название: Не для протокола
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Леопольд Шумахер, Альфред Ландсберг, Эрвин Йозеф II Гольденбаум
Аннотация: «Эрвин Йозеф? В марте прошлого года он сбежал от графа Ландсберга. Понятия не имею, что с ним стало». (Леопольд Шумахер)
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

Город назывался Стоунбридж. 500 километров к югу от Хайнессенполиса. Две тысячи жителей, четыре школы, больница, консервный завод и фабрика по производству стеклотары.
Они перебрались в этот городишко летом 799 года. Времена, когда за них готово было платить правительство Альянса Свободных Планет, миновали безвозвратно вместе с Альянсом, мир праху его. Историки будущего, возможно, и будут годами судить и рядить, кто выиграл при Вермиллионе тактически, а кто стратегически, - но политически выиграл герцог Лоэнграмм, тут и говорить не о чем. Для историков будущего это интересные детали масштабного события, в целом, вероятно, положительного – с точки зрения перспектив Новой империи и ее населения. Только и всего.
В деревянном двухэтажном доме за решетчатой оградой считали иначе.
Для них Вермиллион был катастрофой.
Еще в апреле им не нужно было думать ни о жилье, ни о пропитании. Столичные чиновники уже не мчались на помощь сломя голову, услыхав о малейшей прихоти Законного правительства Галактической империи, а морщились с неудовольствием, но тем не менее безропотно оплачивали счета. Как-никак, соответствующая статья расходов была предусмотрена, и если не слишком наглеть и не требовать луны с неба, можно было жить.
Не с императорским шиком, конечно, но кому из них нужен был этот императорский шик? разве что Ландсбергу. Не для себя, что вы. Для кайзера.
Граф никогда не забывал, что этот мальчик – кайзер Галактической империи, последний законный император из династии Гольденбаумов. И пусть там, на Одине, короновали другого ребенка, вовсе уж младенца, - Эрвин Йозеф II от трона не отрекался. Его низложение – преступно. Он – настоящий кайзер. Все прочие – самозванцы и узурпаторы. Об этом Ландсберг готов был говорить часами.
Эрвин Йозеф слушал, и его хорошенькое личико кривила злая ухмылка.
Иногда Леопольду казалось, что он ненавидит этого ребенка.

Если подумать, - а за что его было любить? Хорошо графу Ландсбергу, он - поэт, романтик, идеалист, преданный до донышка умирающей династии. Он даже вопроса такого бы не понял. Как это – не любить его величество? Его величество законный император самим своим существованием освящает земли Галактической империи, питая ее жизненной силой, и совершенно неважно, умен ли он, добр ли, стар или молод – или же вовсе несмышленыш. Когда Леопольд ворчал себе под нос: «маленькая злобная обезьяна», - граф вспыхивал и стискивал кулаки, и видно было, как в нем поднимается унаследованная от предков феодальная верность, такая же далекая от реальной жизни, как все прочие убеждения Альфреда фон Ландсберга. Рука его светлости машинально хватала воздух возле бедра, на котором не было ни шпаги, ни пистолетов, ни даже бластера, а лицо искажалось от нешуточного усилия – удержать немедленный вызов на дуэль. И неважно, что дуэли давным-давно выродились в спорт для закрытой касты профессионалов, и что сам поэт сроду не держал в руках холодного оружия и никогда не попадал в мишень из оружия огнестрельного. Для Альфреда фон Ландсберга вызов все еще был вызовом, поединок – поединком, а оскорбление величества – оскорблением величества.
Временами Леопольд Шумахер завидовал графу. Ему казалось, что так легче жить – с глазами, залитыми золотым сиянием имперского герба… как это просто – не видеть, что полудохлая двуглавая курица полиняла и облысела, вместо драгоценных камней – бутылочное стекло, а золото отливает предательской медной зеленью.
Не видеть, что Эрвин Йозеф – маленькое чудовище, было еще труднее, но Ландсбергу удавалось и это. Он замазывал царапины на лице тональным кремом, конфискованным у горничной, а синяки и ссадины, оставленные ботинками его величества на тощих графских ногах, все равно не было видно под одеждой. Преданный вассал принимал щипки, пинки и оплеухи со стоическим терпением, и только когда Эрвину Йозефу удавалось стукнуть особенно удачно, мягко увещевал:
-Ваше величество, не гневайтесь.
Разумеется, мальчишка продолжал гневаться, и чем дальше, тем хуже себя вел.
Наконец Леопольд не выдержал и шлепнул кайзера по руке, вцепившейся в графскую шевелюру, и без того не слишком роскошную. Его величество так изумился, что перестал вопить и брыкаться. Зато завопил Ландсберг. Как герр Шумахер смел вообще прикоснуться к священной особе императора, а тем более – ударить? Как у него рука поднялась? Святотатство!
Леопольд выругался вполголоса, повернулся и вышел за дверь. Он знал, что сейчас будет. Граф будет смиренно извиняться перед маленьким поганцем за недостойное поведение подданного. А Эрвин Йозеф воспользуется случаем и надает графу пощечин.
Разумеется, так и вышло.
Злобная маленькая обезьяна.

Но случился Вермиллион, и положение их изменилось в одночасье. Законное правительство Галактической империи как-то подозрительно быстро растворилось в воздухе. Денежное довольствие закончилось вместе с Альянсом Свободных планет. И мало того - заключать перемирие в Хайнессенполис прибыл Оберштайн. Ни графу Ландсбергу, ни капитану Шумахеру, ни тем более его величеству совершенно ни к чему было попадать в поле зрения этого господина, чьи глаза, возможно, видят в инфракрасном диапазоне. Или сквозь бетон. Проверять Оберштайна на зоркость не хотелось.
Уволили прислугу, собрались в два часа и уехали, не выбирая ни направления, ни маршрута, лишь бы подальше. Так получилось, что - в Стоунбридж.
Чтобы снять этот дом, пришлось вывернуть карманы, продать столовое серебро и фамильные часы графа. Первый взнос - за три месяца вперед. На него хватило... но за эти три месяца теперь необходимо было найти источник дохода. Резервы иссякли.
Разумеется, о достойном императора блеске пришлось забыть. Какой там блеск – нужно было выжить. Вероятно, и двухэтажный домик в глуши был роскошью. Но поселить его величество в лачуге было неловко, а в многоквартирном доме - страшновато. С его привычкой драться и кричать по малейшему поводу и без повода... полиция явится самое большее через неделю, и прощай инкогнито. Важнее всего все-таки было затеряться.
Мальчишку как всегда ни о чем не спросили. Засунули в машину, увезли, выгрузили на новом месте... Конечно, он возмутился. Физиономия Ландсберга украсилась новой серией царапин.
-Ваше величество! – увещевал граф, прикрывая голову от маленьких хищно растопыренных пальцев. – Ваше величество, простите недостойного...
-Все, - сказал Леопольд и ухватил брыкающегося кайзера поперек живота. – Граф, подождите здесь.
-Пусти! Пусти, гад! – кричал император, отчаянно вырываясь.
Не слушая ни протестов Ландсберга, ни возмущенных воплей государя, Леопольд перехватил мальчишку поудобнее и выволок из гостиной.
Лестницу одолевали с боями и сопротивлением. Кайзер цеплялся за перила и норовил укусить держащую его руку. На втором этаже ему это удалось. Капитан Шумахер неразборчиво выругался сквозь зубы, но хватку не ослабил. Втащил мальчишку в детскую и запер дверь на ключ.
-Мое терпение лопнуло, - сказал он императору. – Если вы меня еще раз ударите, я дам сдачи.
Эрвин Йозеф немедленно перешел в наступление.
Бить семилетнего мальчика Леопольд все-таки не стал. Просто перехватил летящий кулак, а затем и второй.
Его величество пыхтел и вырывался.
-Остановитесь, ну! – скомандовал Шумахер. – Великий Один, что за ребенок! Откуда такой взялся на мою голову...
-Я не брался! – выкрикнул Эрвин Йозеф. Голосок его звенел от ярости. – Это ты взялся! и он. А я не брался! Я хочу в Эрланген! к Минне! сейчас же!
-Хель, какой еще Эрланген, какая Минна... – начал было Шумахер и остановился.
И разжал руки
Маленькие острые кулачки немедленно забарабанили по его груди.
-Хочу! В Эрланген! Хочу! Домой! Хочу... домой... Минна...
Тут его величество всхлипнул и заревел – громко и отчаянно.
Леопольд стоял, смотрел – и картина, уже ставшая привычной, медленно переворачивалась перед его глазами. Боги, ему же всего семь лет. И с самого начала Липпштадтской войны он живет в непрекращающемся кошмаре. Его выдернули из дома, усадили на трон и окружили незнакомыми слугами. И не успел он привыкнуть – как явились они с графом... ночью, как воры... а они и были воры. Скрутили, унесли силой. Увезли в корабельном трюме. Приставили новую няньку. Кланялись и выражали верноподданическое почтение... на словах. А про себя честили маленькой злобной обезьяной. И мечтали от него избавиться.
По крайней мере я.
А он мечтал избавиться от нас.
Боги, какое же я дерьмо.
Капитан Шумахер больше не думал, просто обнял мальчишку и притянул к себе. И погладил по голове.
Эрвин Йозеф сбросил его руку.
-Ненавижу, - сказал он, шмыгая носом.
Капитан Шумахер сделал шаг назад.
И что теперь делать? Как исправить то, что исправить невозможно?
-Послушай, - сказал Леопольд. – Мы не можем вернуться. Прости.
Мальчишка с вызовом выдвинул подбородок.
-Ненавижу, - повторил он.
-Ненавидь, - вздохнул капитан Шумахер. – Имеешь право. Только делать-то все равно нечего. Мы тут застряли, Эрвин Йозеф. Нам не на что нанять корабль. Нам и жить-то не на что.
-Я приказываю, - сказал кайзер неуверенно.
Леопольд пожал плечами.
-Сколько ни приказывай, денег от этого не прибавится. Я обязательно найду работу, это я тебе обещаю. Но улететь отсюда мы сможем нескоро. Если вообще сможем.
Говорить ребенку, что возвращаться домой смертельно опасно, он не стал. Зачем? когда-нибудь сам поймет.

Работа нашлась. Грузчиком на консервном заводе. Документы пришлось подделать – к счастью, на них едва взглянули. Леопольд Рихтель, сильный молодой мужчина, безусловно годился, чтобы ворочать тяжелые ящики с тушенкой и соленьями, а что на самом деле он вовсе не Рихтель, никого не интересовало.
Ребенком занимался граф. Он-то к физической работе был неспособен – а не физической в Стоунбридже не было. Совсем было бы здорово, если бы Ландсберг оставил при себе свои возвышенные имперские идеи и перестал пичкать ими мальчика – но в этом вопросе граф был непреклонен. Император в изгнании – особенно в изгнании! - должен помнить, кто он такой. Единственный в галактике законный правитель, которому предстоит в будущем вернуть славу династии Гольденбаумов.
Для домашней работы поневоле пришлось нанять приходящую прислугу – на постоянную не хватало денег. И вот с ней им сказочно повезло. Граф этого не понимал, он-то считал, наоборот, что фройляйн... то есть мисс Ковальски – никуда не годный вариант, и мирился с ней только потому, что она была им по карману. Темная женщина из провинциального города в сердце мятежных территорий... разве могла она понять, какую честь ей оказали, позволив готовить, стирать и убирать для его величества? И даже не объяснишь толком, потому что конспирация и нелегальное положение. А она заманивала императора на кухню, соблазняя горячими пирожками, не выказывала ему ни малейшего почтения, когда он капризничал, и мимоходом трепала его священную особу по волосам. Ландсберга передергивало, когда он это видел, но он терпел.
А его величеству нравилось. Мальчик, отталкивавший руки графа и капитана, мальчик, выражавший протест по любому поводу, чуть что – кусавшийся и царапавшийся... этот мальчик ходил за мисс Ковальски хвостиком и, забыв об императорском достоинстве, совался по локоть в тесто и в таз с бельем, снимал пробу с супа и компота, помогал гладить полотенца и сам как бы невзначай подставлял голову под ладонь прислуги.
Леопольд Шумахер следил за развитием этой привязанности, затаив дыхание.
Кайзера удалось убедить, что мисс Ковальски не должна знать, кто он такой на самом деле. Так что она звала его «Йозеф», и он охотно откликался.
Наверное, она была чем-то похожа на Минну – на ту неведомую Шумахеру женщину, которую малыш помнил столько времени и к которой хотел вернуться.
И ведь он не просился к маме... только к Минне.
Когда Леопольд услышал, как мальчик называет прислугу по имени – ее звали Софьей, - он решился.

-Мисс Ковальски, я хотел бы переговорить с вами о важном.
Женщина стояла перед ним, вытирая фартуком руки. Широкие ладони, привычные к работе. Широкие плечи. Тяжеловатая крестьянская фигура. Миловидное круглое лицо, возле глаз морщинки – ей было хорошо за тридцать.
-Слушаю, мистер Рихтель.
Леопольд замялся. Не знал, как начать.
-Это насчет мальчика... Йозефа. Видите ли... – остановился, начал заново. – Могу я рассчитывать на ваше молчание, мисс Ковальски? Это не моя тайна, и тайна опасная.
Женщина улыбнулась.
-Что он бывший кайзеренок? я давно знаю, мистер Рихтель. Не волнуйтесь, я никому не скажу.
-Но откуда...
-Телевизор-то и у меня есть, - сказала мисс Ковальски. – Я сразу подумала, что видела вас всех. И вспомнила, где. Если хотите знать, вам бы не стоило селиться вместе-то. Уж очень господин Вагнер приметный.
Вагнером по поддельным документам именовался Ландсберг.
-Мы же не могли бросить малыша, - развел руками Шумахер.
-Это да, это вы верно говорите, - кивнула прислуга. – Разве ж можно.
-Я как раз и хотел посоветоваться с вами... И поскольку вы сами все поняли... Он нас не любит – ни меня, ни господина Вагнера, - и ему есть за что, честно говоря. Нас он боится. А вас – нет.
-То есть вы именно что хотите его бросить, - сказала женщина. - Только ищете оправданий.
-Мисс Ковальски... София. Лучшее, что можно для него сделать – забрать его у нас. Особенно у господина Вагнера. Он хороший человек, но у него идеи... вредные для ребенка, понимаете ли... Я могу работать. Я могу содержать Йозефа. Но перемена обстановки...
-Мне надо подумать, - сказала мисс Ковальски.
-Конечно, - кивнул Шумахер.

Она думала добрую неделю, но наконец надумала.
-Три тысячи в месяц, - сказала Софья Ковальски. – Будете переводить на счет, куда я скажу.
-Согласен. А обратная связь?
-Через почту, на комм.
-Годится.
-При одном условии, мистер Рихтель.
-Да?
-Если мальчик согласится пойти со мной.
Это справедливо. Его слишком долго никто не спрашивал, хочет ли он перемен в своей жизни. Хотя бы сейчас...
Мальчик согласился.

Ландсбергу ничего не сказали.
Страшно смотреть было, как он метался. Но Леопольд стиснул зубы и молчал.
Поэта было жаль – но ребенка жальче.
Все мы жертвы чужих политических игр – но мы с Ландсбергом по крайней мере сами виноваты. Нас поставили на доску обманом... но мы делали свои ходы и платим по счетам.
А он... пусть у него будет шанс.
Я от всего сердца надеюсь, что им больше никто не будет играть.

...Кайзер Эрвин Йозеф II? В марте прошлого года он сбежал от графа Ландсберга, и мы не смогли его найти. Да, можете так и записать в протокол, офицер. Понятия не имею, что с ним стало.
А мертвое тело... Ландсберг похитил его в морге и убедил себя и других, что это кайзер. Запись о смерти юного императора в его дневнике, - плод его больного воображения. Он так хорошо это описал... даже спецслужбы поверили. Вероятно, это лучшее его литературное произведение.

...Боги, я только сейчас понял. Ведь он догадался. Мы ничего не сказали ему, а он...
Ландсберг заметал следы, как умел.
Что? нет-нет, офицер, это я о своем... не для протокола.

@темы: авторский фик, мини, Галактический Рейх, Союз Свободных Планет

---

Работа №16

[Gingafest]

Название: Тонкости переговорного процесса
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Жанр: общий, AU
Персонажи: Пауль фон Оберштайн, Юлиан Минц, Антон Фернер
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

- То, что вы тогда весьма удачно перестреляли терраистов, не даёт вам никаких дополнительных привилегий, - голос Оберштайна до отвращения спокоен и ровен. Минц неслышно скрипит зубами. Ему необходимо терпение, очень необходимо, но он бы соврал, сказав, что ни разу за это время не пожалел о сделанном. Стоило им остаться - ну, или выскочить из отведенных комнат на полчаса позже, - и неприятной необходимости вести переговоры с этим невозмутимым воплощеним имперской системы бы не существовало. Это тогда Минц подумал... ну, в общем, уже неважно, что он подумал. Последние слова Оберштайна развеяли остатки иллюзий на этот счёт.

Интересно, кайзерин действительно верила, что можно поспособствовать успеху переговоров, поручая их Оберштайну? Или она просто-напросто издевается?

От мыслей о том, что кайзерин издевается, было совсем недалеко от мысли уйти, некрасиво хлопнув дверью. Чего ни в коем случае делать было нельзя, так что Минц быстренько данную мысль отогнал. Ему вручили ответственность за судьбу автономной республики - значит, надо сидеть и договариваться, хоть бы даже на противоположном конце стола сидел чёрт с рогами.

- Привилегий у вас никто и не выпрашивал, - Минц сжимает кулаки. - Мы хотим чётких гарантий. Мы имеем на них полное право.

- Империя гарантирует невмешательство в ваши внутренние дела. Однако, внутренние дела Империи есть внутренние дела Империи, в которые автономия, как независимое юридически и фактически государство, вмешиваться тоже не имеет права.

- Но кайзер Райнхард обещал нам!..

Оберштайн даже не удостаивает возмущение Минца ответом. Видимо, ждёт, чтобы тот сам понял, как звучит отсылка к обещаниям покойного кайзера, закрепленным в бумагах разве что в качестве соизволения для кайзерин-регента поступать так, как ей заблагорассудится. Да и правильно ли, на самом деле, Минц тогда понял кайзера? Или тому, знавшему, что он умирает, было уже всё равно?

- К тому же, герр Минц, полномочий, позволяющих обсуждать с вами внутренние дела Империи, у меня нет. Это в компетенции министра внутренних дел либо главы правительства, коим я также не являюсь.

- Но именно вы ведете переговоры.

- К предмету каковых относится статус автономной республики Баалат в составе Новой Империи, но никак не имперское государственное устройство, - и всё такое же невозмутимое лицо, в которое надо смотреть прямо, а то ещё, того и гляди, сочтёт опущенный взгляд знаком слабости и признанием поражения. Но будь он проклят, если позволит себе так просто отказаться от того, чего наверняка бы хотел Адмирал. "Мы не отступаем, мы выполняем тактический манёвр".

- И всё равно, - упрямо произносит Минц, - без конституционализма нельзя добиться настоящей законности.

- О теоретических вопросах политики и их практическом воплощении мы с вами можем поговорить в свободное время, герр Минц. Сейчас я предлагаю перейти к следующему пункту, а именно - органичениям по личному составу и количеству вооружений для баалатских сил самообороны. Помнится, по данному вопросу возникли некоторые противоречия...

***
Фернер выскользнул из укрытия, откуда добросовестно наблюдал за происходящим, сразу же, стоило главе баалатской делегации покинуть зал заседаний - и теперь задумчиво смотрит в закрывшуюся за ним дверь.

- Чего вы хотите этим добиться, Ваше Превосходительство?

- Если некто хочет быть самостоятельной фигурой, - говорит Оберштайн раздумчиво, словно и не слышал вопроса, - ему не стоит рассчитывать на чужую милость. Ему необходимо мыслить и действовать, опираясь на себя самого.

Фернер резко оборачивается, удивленно вскинув брови. Оберштайн смотрит в стол, переплетя пальцы. Заместитель министра уже гораздо лучше, чем несколько лет назад, понимает своего шефа, но его мышление всё равно отличается оригинальностью. Не говоря уж о том, что шеф действительно склонен к опасным играм - даже едва избежав серьёзных травм, а то и вообще смерти.

- И вы теперь делаете из Минца политика?

- Хотелось бы посмотреть, на что он в действительности способен, - отвечает Оберштайн, едва заметно пожимая плечами.

- Способен он, положим, на многое. Весьма талантливый молодой человек.

- Даже бриллианты нуждаются в огранке, а здесь работа закончена только наполовину.

- Не хотите ли вы сказать...

Оберштайн поднимает голову, и Фернер автоматически затыкается. Просто удивительно, каким выразительным иногда может быть этот неживой взгляд.

- Мы стоим на страже интересов Империи, - слова падают, как монетки в миску нищего, живущего подаянием. - Иногда эти интересы могут требовать... неочевидных вещей, ведущих к противоположному на первый взгляд.

Надо будет как-нибудь на досуге подумать над этим. Если к тому времени, как у Фернера образуется продолжительный досуг, господин министр не задаст ещё какую-нибудь задачку, конечно же. Иногда Фернер всё же хотел бы иметь чуть менее оригинальное и склонное к трудовому энтузиазму начальство.

Оберштайн открывает папку, лежащую перед ним на столе: - Отдайте Минцу, если он ещё здесь, - и отодвигает к краю стола несколько исписанных листов бумаги. Фернер просто-таки впивается в них взглядом, хотя ничего толком не может там разобрать.

- Это то самое, о чём вы говорили, Ваше Превосходительство?

- Да.

- И всё-таки рискну спросить: а вы уверены?

Оберштайн вновь пожимает плечами.

- Всё равно это никуда не пристроить. Не сжигать же теперь.

"Просто так сжигать ваши мысли было бы слишком расточительно". Фернер, разумеется, не собирается произносить это вслух.


***
Минц стоит у окна, засунув руки в карманы. Шум дождя - осень уже, как-никак, наступила - успокаивает нервы, растрёпанные ходом, чтоб его, переговорного процесса. Но рефлексы всегда начеку, так что он поворачивается на торопливые шаги раньше, чем Фернер успевает что-то для этого сделать.

- Шеф велел передать вам вот это. Пока вы не ушли.

Минц с интересом смотрит на протянутые ему листки. Почерк наверняка оберштайновский, по крайней мере очень похож на те образцы подписей, которые ему уже доводилось видеть.

- А что это вообще?

Фернер подходит ближе и смотрит в окно, совсем как Минц за несколько секунд то того. Даже руки едва не сунул в карманы - сдержался, похоже, только потому, что не пристало же имперскому офицеру при делегате от демократов.

- Видите ли, к нам во время войны с вашей стороны поступали разведданные. Разного типа. Некоторые из них шефа особенно интересовали - они касались Яна Вэньли, причём, как понимаю, не в качестве полководца. Скорее как политического теоретика или идеолога - он ведь был чем-то таким, хотя наши военные всегда учитывали только ту сторону, которую могли полностью понять.

- И... что из этого следует? - Минц по-прежнему мало что понимает.

- Шеф поступающие данные анализировал, а потом писал вот это, - Фернер кивает на бумаги в руках у Минца. - Похоже, там нечто вроде полемики. Вроде той, что публикуют в научных журналах. Видите ли, я ничего из этого не читал, хотя хотелось бы. И никто бы не прочитал, но у нас снова появились данные - что вы собираетесь издать книгу статей Яна Вэньли с комментариями.

Минц настороженно молчит, но наклоняет голову в знак согласия.

- Так что шеф решил передать всё вам, для публикации. Без подписи, конечно же, строго анонимно. Надеюсь, вы понимаете.

- Понимаю, - у Минца, наконец, получается справиться с удивлением, и он ещё раз пробегает глазами исписанные ровным почерком листы. Вот уж никогда бы не подумал, что у военного министра Империи есть нереализованные склонности к научной работе. - Благодарю вас. И господина министра, - выдавливает Минц, строго напомнив себе, что переговорный процесс, как-никак, продолжается.

Фернер отвечает усмешкой, какой-то слишком неожиданно понимающей. Он быстро уходит, ну а Минц снова отворачивается к окну. Уже пора возвращаться в гостиницу, но ещё пару минут он может постоять здесь и обдумать услышанное.

У них, видите ли, данные... Стоит, пожалуй, и правда расширить информационную сеть, как им с Багдашем недавно предлагал Борис Конев. Конечно, свободные торговцы за "спасибо" и "виват демократии" помогать не станут, но помощь нужна будет только на первых порах. Если имперцы так и не захотят прислушаться, на Хайнессене потом с удовольствием посмотрят, что будет, когда ровно то же самое скажет их же общественное мнение. Может, даже Оберштайн на пару секунд утратит своё ледяное высокомерие.

Минц свернул странные бумаги, принадлежавшие вот только что тому самому Оберштайну, и сунул получившуюся трубку в карман. Надо будет попробовать почитать перед сном, хотя он не ручается за результат. А ещё господину министру не стоило бы забывать, что Юлиан Минц сам решает, что публиковать в книге, а что нет.

"Полемика, значит. Интересно, что бы на это сказал Адмирал... Хотя он-то, наверное, был бы даже рад устроить такую дискуссию сквозь границы. Даже после смерти".

И неожиданно, вопреки всему, Минцу хочется улыбнуться.

@темы: авторский фик, мини, Галактический Рейх, Союз Свободных Планет

---

Работа №15

[Gingafest]

Название: Выборы
Название оригинала: Elections
Автор: subdee
Переводчик: аноним до объявления результатов
Ссылка на оригинал: chain-of-fics.livejournal.com/44938.html
Рейтинг: PG
Персонажи: Райнхард, Хильда, Оберштайн, другие - и один оригинальный
Комментарий: переведено на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

- Соперники.

Мужчина побледнел. Его ладони почти незаметно стиснули кепку, которую он держал перед собой.

- Ваше Превосходительство, прошу меня извинить, здесь имело место недоразумение, я просто подразумевал, что любые выборы на Нови непременно бы...

- Мне нравится, как это звучит, - перебил Его Превосходительство.

Мужчина бросил на Райнхарда испуганный взгляд. В этот момент он, казалось, разрывался между неверием, надеждой и ужасом, но в итоге осторожность победила, и он вернулся к разглядыванию пресс-папье, украшавшего массивный деревянный стол Райнхарда. Он выглядел таким неуверенным в себе, что Хильда не могла не ощутить жалость. Райнхард часто так действовал на людей. Он даже подействовал так однажды на неё саму, хотя она и скрыла это куда лучше.

Райнхард ответил неширокой прохладной улыбкой, как будто забыв о тяжелом положении этого человека - в котором тот, по всей видимости, находился. Он пояснил, постукивая изящным ногтем по полированному красному дереву:

- Империя находится в состоянии стагнации. Семейства, находившиеся у власти, владели ей слишком долго и слишком самодовольно, их методы слишком деспотичны. Мы нуждаемся в системе, которая даст тем, кто имеет способности, возможность достичь вершины. Вот почему вас пригласили сюда.

Мужчина кивнул. Райнхард продолжал постукивать по столу. С опозданием осознав, что от него ожидали некоего ответа, мужчина добавил:

- Да, Ваше Превосходительство.

Райнхард махнул рукой.

- Я уже получил все "да, Ваше Превосходительство", которые могу переварить сегодня. Чего я хочу - это чтобы вы рассказали мне, что, по вашему мнению, должно быть сделано, дабы это произошло.

- Хм, - произнес мужчина. - Й-я не могу точно сказать в глобальном смысле, но по отношению к Нови, к нашей группе, если бы мы получили достаточно времени для подготовки, я уверен, что нечто может быть - то есть, существуют определенные люди, которые должны быть проинформированы, сети, которые должны быть - то есть, мои товарищи республиканцы и я...

- Если это вопрос времени, - сказал Райнхард сухо, - вы получите столько, сколько вам нужно. Это предварительная встреча. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь ещё - что-нибудь более конкретное?

- Ну?

- Да, Ваше... я имею в виду, да, - мужчина прочистил горло. Он по-прежнему не поднимал взгляда от пресс-папье. Хильда нахмурилась. Всё складывалось не очень-то хорошо. Она предполагала это как обычную встречу, а не как допрос. Все декорации были неправильны - неформальный разговор в кабинете Райнхарда вместо того, чтобы успокоить человека, сделал его ещё более нервным, как будто он был полон решимости не быть принятым здесь. Что ещё хуже, комната была слишком мала для того количества людей, которые в данный момент её занимали. Хотя Райнхард и сократил свой штат до полудюжины наиболее ценных офицеров, обстановка оставалась внушительной, особенно в том, что все офицеры были в униформе - единственной достойной одежде, которая у многих была.

Мужчина же этот, напротив, носил кожаные туфли, значительно потёртые, и опрятный, но немодный костюм, выглядящий так, словно его только недавно достали со склада. Запах нафталиновых шариков слабо витал в воздухе, почти, но не полностью замаскированный сиренью, приколотой к лацкану пиджака мужчины, и дорогим ароматом роз, используемым Райнхардом. Он представлял собой олицетворение честной респектабельности, переживающей тяжелые времена.

Хильда посчитала, что имеет право сочувствовать.

- Ваше Превосходительство, - сказала она, - ваше время дорого. Быть может, начальник штаба Оберштайна и я могли бы обсудить ряд вопросов с этим человеком в частном порядке?

Райнхард постукивал по столу - жест, как ей было известно, означавший раздумья, а не нетерпение.

- Оберштайн?

-Это кажется разумным, - произнёс Оберштайн нейтрально. Райнхард ждал, но Оберштайн отказался от объяснений.

- Очень хорошо, - сказал он через минуту. - У вас есть моё позволение.

Мужчина нервно повернулся, чтобы уйти, но Хильда остановила его, дружелюбно положив руку ему на плечо. Он вздрогнул.

- Я подумала, что мы могли бы использовать эту комнату.

Райнхард приподнял идеальную бровь.

- Вы просите меня освободить мой собственный кабинет?

Позади кто-то торопливо закашлялся, скрывая смех.

Хильда только вежливо улыбнулась.

- ...ясно, - сказал Райнхард. - Хорошо, комната ваша. Я ожидаю полный доклад, - он с достоинством поднялся из-за стола и вышел за дверь. Офицеры последовали за ним.

- Намного лучше, - объявила Хильда, когда в комнате остались только она, Оберштайн и тот человек. Она повернулась к нему и улыбнулась - как она надеялась, по-дружески. - Так вот, герр Гриер. Хотите присесть?..

***
Райнхард мерял шагами коридор, в то время как его подчиненные, никуда не отходя, набюдали за ним. Наконец, его прорвало.

- Я должен был получить обратно свой кабинет несколько часов назад! Действительно, что может там с ними происходить так долго.

- Такие вещи требуют времени, - сказал Миттермайер, хотя он выглядел так, словно сам задавался про себя тем же самым вопросом. Ройенталь, что характерно, ничего не сказал.

- Я не понимаю, почему эта встреча имела первоочередную необходимость. Не сейчас. Очевидно, что демократия должна прийти, но в той же степени очевидно, что она не может прийти сегодня, пока у нас есть нерешенные вопросы. Когда будет поймана фракция Яна Вэньли и безусловно выиграна война, наступит время для таких вещей. Что может быть решено на данном этапе?

- Хильда говорит, что это вопрос доверия, - неуверенно проговорил Миттермайер. - Вы должны показать, что не собираетесь оставаться императором навсегда, что вы начали принимать меры.

Райнхард фыркнул.

- Я не верю в то, что делается только напоказ. Вместо того, чтобы тратить время на пустые жесты, важнее сосредоточиться на текущей проблеме. Выборы - это завтрашняя проблема.

- Ну, такие вещи не могут быть организованы в одночасье.

Райнхард остановился и пригладил волосы.

- Теперь вы защищаете меня. Конечно я понимаю, что процесс не совершится в одночасье. Наши люди не привыкли к демократии. Заявления должны быть сделаны, партии организованы, листовки напечатаны, школьные программы изменены, преподаватели направлены, подготовлены администраторы и техники. Нам нужен точный учет, полное регистрирование, добровольцы для подсчета голосов, судьи, чтобы выносить решения, следователи, чтобы предотвратить мошенничество, а также использование муниципальных центров в день голосования. Это все вопросы логистики, но мы будем иметь дело с этим, когда придет время.

Неожиданно Ройенталь оказался несогласен.

- Это не военная операция, - заявил он. - Это гражданское дело. Вы выступаете против пяти столетий истории, вы не можете скомандовать, чтобы статус кво был изменен.

Райнхард взглянул на него с изумлением.

- А почему нет?

- Потому...

В это время дверь отворилась, и их гость вышел. Он выглядел куда более уверенно, чем раньше, хотя все еще поглядывал с подозрением. Он был поражен, обнаружив их в коридоре. Райнхард вежливо кивнул. Гриер, кажется, колебался.

Наконец, он ответил таким же жестом.

- Мы рассчитываем на вас, - яростно сказал он. - Не подведите нас, - он смотрел с вызовом на императора всего известного космоса.

- Конечно, - прохладно ответил Райнхард. Он махнул рукой, и мужчину сопроводили на выход.

- Что за несчастный человек, - заметила Хильда. Видя, что их внимание сместилось на неё, она извлекла из себя улыбку. - Ему нужно время, чтобы собрать старые оппозиционные группы вместе и убедить их, что стало безопасно высовывать голову над землей. Раньше у него была контактная информация, но он позабыл её.

- Разве это не безответственно? Есть ли кто-то ещё на Нови, к кому мы должны обратиться? - забеспокоился Миттермайер.

Хильда покачала головой.

- Нет, он вполне ответственный. Семья, правившая на Нови, была несколько репрессивна, вот и всё. Трудности с именами типичны для людей в его положении. Он забыл моё имя на середине беседы.

- Почему бы...

Оберштайн категорично произнёс:

- Если бы он был пойман, полиция ничего не могла бы сделать, чтобы заставить его выдать своих товарищей, - его лицо было столь же нечитаемо, как и всегда. Некоторые офицеры выглядели шокированными (Ройенталь только улыбнулся цинично) и тишина опустилась на коридор.

Тишину нарушила Хильда.

- Герр Гриер сказал мне, что любые выборы в ближайшие несколько месяцев, скорее всего, вернут старое дворянство к власти. Они владеют контрольными пакетами акций в промышленности и имеют связи в полиции, тайной полиции и среди организованной преступности.

- Это же...

Улыбка Хильды стала мрачной. Райнхард тоже улыбнулся - цинично, но и решительно.

- Да. Нам ещё предстоит долгий путь.

@темы: перевод, мини, Галактический Рейх

---

Работа №14

[Gingafest]

Название: Аномалия
Название оригинала: Anomaly
Автор: subdee
Оригинал: sub-divided.livejournal.com/46914.html
Переводчик: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Жанр: плохая НФ с политическими обертонами
Персонаж: НМП
Комментарий: переведено на полит-фест по "Легенде о героях Галактики". Вступительная часть сокращена переводчиком по стилистическим соображениям
Предупреждения: нет

[Планета Гренц могла бы стать одной из сотен обычных планет Империи, и история ее ничем не отличалась от истории большинства обитаемых миров. Разве что стоило отметить, что заселена она была только в 378 году, с развитием новых технологий терраформирования, и потому не знала иного порядка, кроме типичного имперского владычества аристократии.
Одна-единственная вещь превращала Гренц в аномалию: благодаря случайной флюктуации пространства, здесь, почти в самом сердце Империи, был возможен прием телепередач Альянса. По этой причине на планете разрешались только те приборы, где были заблокированы соответствующие частоты. За владение, распространение и контрабанду аппаратуры, позволяющей прослушивать трансляции мятежников, предусматривалось суровое наказание - вплоть до смертной казни.]

Рауль Брангарде, сын механика, помнил обо всем этом, сидя на пыльном чердаке, обхватив колени руками, глядя плохое кино на английском и пытаясь не чихнуть. Он нашел, как он понял потом, один из последних контрабандных телевизоров, спрятанный под фальшивым дном старого сундука вместе с мотком кружева, которое рассыпалось у него в руках, и кое-какими деньгами. (Впрочем, по современным ценам этих денег едва хватило на игрушечный крейсер и немного конфет.)
Раулю было семь, и он был достаточно взрослым, чтобы понять, что означает его открытие. Здесь было что-то, что ему не следовало иметь. Если бы он рассказал своей сестре, она бы рассказала матери, и эту штуку наверняка бы уничтожили, чтобы не узнали соседи. Поэтому он не сказал никому.
(Он хорошо умел хранить секреты. Про крейсер, например, тоже никто не узнал.)
Рауль учил английский по игровым шоу и детским передачам. В конце концов ему пришло в голову, что если он собирается смотреть все это только потому, что оно запрещено - в таком случае имеет смысл смотреть что-то действительно запрещенное. Это означало, как он полагал, политические программы. К счастью для Рауля, Альянс в это время готовился к очередному витку своей вечной войны с Империей, поэтому политических передач было еще больше, чем обычно.
Сидя в своем углу на чердаке и пытаясь не чихнуть, он обводил пальцами широкие улыбки людей на экране. Он всегда смотрел, накрывшись с головой одеялом, чтобы не выдать себя светом; и изображения отбрасывали цветные блики в темноте. Громкость он прикручивал до минимума. Иногда слова политиков заглушали помехи, но они все равно часто повторялись, так что Рауль ничего не терял.
Если аристократы не хотели, чтобы он что-то знал - он хотел это узнать. Таким путем шли рассуждения Рауля и в итоге привели к тому, что он проникся отвращением к своей родине. В своем невежестве он ненавидел только аристократов Гренца; теперь он ненавидел аристократию как класс. В шестнадцать он поступил в имперские вооруженные силы, а голова его была полна лозунгов про "свободу выбора", "власть народа" и "необходимость сбросить ярмо деспотизма".
Его величайшим желанием было вести шпионскую и подрывную деятельность в пользу Альянса. Но как становятся шпионами? Он не был уверен. Армия казалась неплохим местом для начала. Рауль завел блокноты, где записывал все, что считал военными тайнами. Он придумал сложную систему кодирования и зашифровывал все вручную - нелегкое занятие. Эту привычку он пронес через четыре года учебы и три года службы, на протяжении которых его повышали пять раз. Количество блокнотов увеличивалось с каждым повышением; и каждый раз все, что он записывал раньше, казалось ничего не стоящим, бессмысленным, всем известным, совершенно не нужным Альянсу.
Он дослужился до капитана - это была вершина его карьеры. При дальнейшем продвижении по служебной лестнице ему пришлось бы командовать большими группами войск, а у Рауля не было никаких способностей к стратегическому мышлению. Он всегда уделял больше внимания деталям, упуская из вида общий план.

7 июня, 490 г. Путаясь в поворотах и коридорах по дороге с вечеринки, он ввалился в свою комнату (собственная комната, как и положено капитану, никаких соседей, слава богам; одна из тех привилегий высокого звания, против которой он ничуть не возражал). Не помешало бы немного чая, чтобы в голове прояснилось... Пока закипал чайник, Рауль от нечего делать пролистывал свои блокноты. И вдруг с ужасом понял, что он никогда и никому не сможет передать эти записи.
Это не была неуверенность, иногда посещавшая его в самые неожиданные моменты, когда ему казалось, что вся собранная информация бесполезна. Это не было чувство вины, которое он ощущал, думая про свой взвод или флот и о том, что случится, когда он покинет их. Это не было нетерпение, приходившее при мыслях о том, что он служит уже много лет без возможности сбежать. Это было осознание, что его приоритеты изменились, и он больше не хотел менять сторону.
Последние остатки сил покинули его, и он тяжело опустился на край своей койки. Блокнот выскользнул из его пальцев и упал на пол. О боги, подумал Рауль. Когда же это случилось со мной?
Уже давно, понял он наконец. "Весь этот год ты все больше и больше становился капитаном, пока это не перестало быть твоей ролью и не превратилось в твою работу. Ты принадлежишь Империи и идеально подходишь ей".
Но ведь это было ужасно! А как же его принципы, любовно сбереженные со времен детских секретов? Он все еще верил в них, если подумать - народное правительство, всеобщие выборы, право голоса, свобода слова... Всего этого по-прежнему не было в Империи. Разве не должно это его беспокоить? Он мог бы назвать причиной кайзера Райнхарда и его реформы, но они не затрагивали основных принципов. Рауль не должен был довольствоваться ничем меньшим - но он был доволен, и не мог понять, почему.
"Потому что я пьян" - самый легкий ответ. "Потому что я был здесь слишком долго" - ответ потяжелее, и на нем он остановился следующим утром, благодаря мироздание за таблетки от похмелья. Но ни один из ответов его не устраивал.

Когда Раулю было двадцать семь, и он был первым из своего подразделения, кому довелось ступить на землю Альянса - он быстро шагнул в сторону, чтобы дать возможность своим солдатам высадиться следом за ним - когда ему было двадцать семь, и он был на Хайнессене, глядя на толпу напротив, отвечающую им усталыми настороженными взглядами - сплошь женщины, дети и старики - тогда он понял ответ. Он был настолько простым, что он удивился, как мог не понять это раньше.
"Эти передачи никогда не были предназначены для меня".

@темы: перевод, мини, Галактический Рейх

---

Работа №13

[Gingafest]

Название: С двух сторон о любви к Родине
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Пауль фон Оберштайн, Ян Вэньли
Комментарий: сделано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики". Авторство строчек из песни "Беспозвоночный блюз" принадлежит Кириллу Комарову.
Предупреждения: нет

@темы: коллаж, Галактический Рейх, Союз Свободных Планет

---

Работа №12

[Gingafest]

Название: Сила истории
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: НЖП и НМП в количествах
Аннотация: Спустя сотни лет историки видят события совсем иначе...
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики". Большая часть текста принадлежит создателям сериала "Вавилон 5", автор поменял имена и немного поправил события.
Предупреждения: нет

Образовательная программа, посвященная 100-летию создания Объединенного Коституционного королевства.
250 г. Нового Рейха.
1049 г. Космической Эры.

Краткая историческая справка: Через 150 лет сосуществования Нового Рейха и Балаатской автономии, государственная система обоих государств сблизилась настолько, что было принято решение о создании Объединенного Коституционного королевства. Кайзер Александр IV подписал отречение и на престол взошел его младший брат. С этого момента кайзер фактически перестал обладать какой-либо властью.

Ведущий: Добрый вечер! Вы смотрите шестой выпуск из серии программ нашего образовательного канала, посвященной празднованию столетия создания Объединенного Коституционного Королевства. В сегодняшней дискуссии участвуют: историк доктор Генрих Гросс из Высшего университета Одина, профессор политических наук Барбара Эшли из Балаатского университета и психиатр доктор Алекс Кортик из Феззанского университета.
И один из первых вопросов, присланных нашими зрителями: как вы считаете, какую роль сыграла крепость Изерлон в сохранении идеалов демократии?

Генрих Гросс: Ну, сама крепость здесь не при чем. Это место... Это место послужило скорее связующим звеном...

Барбара Эшли: Я согласна.

Ведущий: Связующим звеном чего?

Барбара Эшли: Ну, первое, что следует сделать, это отделить фантазию от реальности. Пропагандистская машина хочет, чтобы вы верили, что создание Нового Рейха и Балаатской автономии произошло благодаря действиям нескольких людей. Но крупные политические изменения редко являются делом просто одной личности. Индивидуум в их центре дает другим разрешения действовать и может вдохновить их, но индивидуум не может влиять на события по своей воле. Они и не делали этого. Они позволили другим сделать это.

Ведущий: Под "они" вы имеете в виду кайзера Райнхарда и Юлиана Минца?

Алекс Кортик: У нас у всех есть подсознательная психологическая потребность верить в героев. В сияющего рыцаря на белом коне. Если они отсутствуют, мы их выдумываем. Кайзер Райнхард и Юлиан Минц - это два классических примера. Если вы взглянете на социальную динамику вокруг них, то поймете, что на самом деле они ничего не сделали. Они были открытыми сосудами, которым люди доверили свои надежды и мечты, что создало определенный гештальт, в котором события живут по своей воле.

Ведущий: Значит, их достижения переоценены?

Алекс Кортик: Абсолютно. Хороший пиар, как профессор Эшли и сказала.

Барбара Эшли: И по большей части раздутый. Только сила истории спасла ситуацию от обрушения под собственным весом после того, как столько людей погибло при осаде Изерлона. А инцидент со штурмом "Брунгильды"...

Ведущий: Не будем отвлекаться от основной темы. Что вы думаете об учителе Юлина Минца - Яне Венли?

Генрих Гросс: Что меня удивляет, так это то, как все пытаются превратить Яна Венли в героя. А ведь это человек, который оставил службу в ВС при весьма двусмысленных обстоятельствах после падения Альянса. Назовите меня старомодным, но это не выглядит лучшей рекомендацией для того, чье имя стало символом демократии...

Алекс Кортик: Как и для остальных так называемых "основателей".

Ведущий: Оглядываясь назад, можем ли мы сказать, что создание Балаатской автономии было хорошим решением?

Генрих Гросс: Ну, большей частью, да. Хотя хорошие поступки можно совершать и по сомнительным мотивам. Совершенно ясно, что мотивы тех, кто стоял у основания автономии, были не так чисты, как их биографы и союзники могли бы полагать.

Барбара Эшли: Сила истории, вот что двигает нас вперед, нашу общую судьбу. Отдельная личность не продвигает общество вперед. Оказывать ей незаслуженное внимание - неприлично и неуместно. Как ученые, мы имеем обязательства придерживаться определенных стандартов...

Ведущий: Спасибо за интересную дискуссию. В следующем выпуске мы поговорим о реформах кайзера Александра I и их влиянии на развитие государства. Оставайтесь с нами.

@темы: авторский фик, мини, Галактический Рейх, Союз Свободных Планет, Изерлон

---

Работа №11

[Gingafest]

Название: Утро длинного дня
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Фредерика Ян, Алекс Кассельн
Аннотация: возвращение изерлонцев на Хайнессен
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

«Интересно, императрицу – тоже тошнит от политической необходимости?» – подумала Фредерика, созерцая планету на обзорном экране. Хайнессен. Дом, в котором побывали другие люди. Не чужие, не ненавистные, просто – другие.
Она повела плечами, поймав себя на почти физическом отвращении хозяйки, узнавшей, что в её отсутствие кто-то жил в её доме – пользовался её мебелью и постельным бельём – и оставил ей немытую посуду.
Она вздохнула. На самом деле – всё совсем не так, и их дом она найдёт в том же самом виде, в каком оставила. Наверняка, на диване в гостиной ещё валяется её фартук, а в спальне – наспех сброшенная одежда, – если, конечно, Сун Суул не потрудился прислать кого-то, чтобы навести порядок. Наверняка, там всё так же, как и было. А Юлиан, который мог бы об этом подумать – на Феззане, и раньше похорон кайзера не вернётся.
Юлиан – там же, где императрица, которой, наверное, тоже приходится думать о политической необходимости.
Сзади осторожно подошёл Кассельн.
– Всё нормально? – спросила она.
– Многие возмущаются тем, что приходится болтаться на геостацинарной орбите. Суул докладывает, что у них всё готово, собралась половина Тернессена, и ещё тысяч десять прилетело из других городов.
«Очень хочется сесть на какой-нибудь запасной площадке».
– Тебе пора переодеваться. Челнок будет готов к тому моменту, как будете готовы вы.
«Я столько всего сейчас не хочу, что надо, кажется, выбрать что-нибудь одно».
– Хорошо, я сейчас, – произнесла Фредерика с усилием, медленно отворачиваясь от экрана.
«Нет, я правда не хочу садиться у всех на виду. Махать всей этой толпе с беспечным видом, а потом ещё и говорить какую-нибудь речь. Ненавижу речи, ты же знаешь. Охо-хо», – с задумчивым видом говорит он где-то в другой реальности и рука тянется к затылку, рискуя взлохматить уже аккуратно приглаженные волосы.
«Ты знаешь, милый, будет неприлично, если мы проберёмся с чёрного хода. Так что – придётся как-нибудь перетерпеть этот длинный день».
На кровати в каюте аккуратно разложено чёрное платье, к которому прилагается шляпка с вуалью. Вуаль была бы кстати – ведь не может же она нацепить на нос тёмные очки, чтобы спрятаться от всех этих взглядов, - но всё остальное нужно только затем, чтобы кому-то было легче её узнать, и оно того не стоит. Этот год закончился – не стоит начинать его заново таким примитивным лицемерием.
Она решительно достаёт из шкафа тот самый костюм, в котором объявляла создание Изерлонской Республики. Наверняка та запись разошлась по всем концам Галактики.

«И волки сыты, и зайцы целы».
«Ты молодец, милая».

Челноки садились на Хайнессен.

@темы: драббл, авторский фик, Союз Свободных Планет, Изерлон

---

Работа №10

[Gingafest]

Название: Драбблы с демократией
Название оригинала: Democracy drabbles
Автор: subdee
Оригинал: iserlohn.livejournal.com/13251.html
Переводчик: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: разные, со стороны Альянса
Аннотация: цикл драбблов, семь штук
Комментарий: переведено на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"

1. Оставленные на смерть

Порой мы натыкаемся на вещи, которых не можем понять, потому что мы никогда не видели ничего подобного. Во всяком случае, таково было объяснение, которое "большие шишки" Альянса предложили для освобожденных миров, необъяснимо не пожелавших стать Свободными Планетами.

"Это не их вина" - говорил капитан Радклифф своим голодным, измученным людям. Они сбились вместе под правым бортом их распотрошенного флагмана (не предназначенный для длительных периодов в холодном и влажном климате, он быстро начинает ржаветь). "Люди здесь совершенно не знают хорошего положения, хотя они понимают это".

Мучжины хранили угрюмое молчание, за исключением одного, кто ворчал: "...не намерены присылать подкрепления, не могут даже эвакуировать военнослужащих из зоны боевых действий".

2. Сказка на ночь

"Вы знаете, почему Альянс упускает нас из виду? - спросил Наместник. - Это потому, что политики Альянса желают успокаивать свой народ мифами патриотизма - сказки на ночь, если хотите, повторяемые взвинченными женщинами, потерявшими сыновей, мужей, братьев, или всех сразу - где есть только место для них самих и врага-угнетателя".

Он выпустил из сигары длинную плавную струю дыма. "Потому что нас слишком трудно понять, чтобы состряпать хорошие истории, они забывают нас, - он сказал. - И такое положение дел нас вполне устраивает".

3. Да здравствует император

"С нами сегодня главный редактор "Free World Weekly", мистер Девеш Сингх. Мистер Сингх, что, по вашему мнению, является причиной ожесточенного сопротивления, которые мы наблюдаем на окраинных имперских мирах в последнее время?"

"Их возражения, вероятно, направлены на наше покровительство Его Превосходительству Императору Эрвину Йозефу II. Я полагаю, они категорически против наших попыток возродить его регентство".

"Но мистер Сингх, разве не те же самые планеты Центральным Разведуправлением классифицируются как наименее поддерживающие реформы Нойе Сансусси? Разумеется, господствующий класс там должен приветствовать возвращение старого порядка".

"Ах, но, мистер Глэдстон, есть большая разница между неприятие радикальных изменений, введенных правительством за сотни световых лет отсюда, и желанием, чтобы Император вернулся. Я думаю, мы обнаружим, что история захлопнула двери перед династией Гольденбаумов - и единственное, чего той Империи не сделать, это вернуться".

4. Иногда ничего - это лучшее, что ты можешь сделать

"Не поймите неправильно, я уверен, что он отличный парень - фантастический командир - но разве вы не задумывались иногда, что нам всем было бы лучше без него? Мы всё ещё воюем из-за него. Чёрт возьми, я могу вырезать по десять батальонов в месяц и к концу войны всё равно остаться ответственным за меньшее количество смертей, чем Ян Вэньли!"

Ян кашлянул -

"Командир! Я, эммм, я не видел вас там, сэр".

- и застенчиво почесал затылок. "Я имею склонность засыпать в странных местах. Вы можете идти, капитан".

"Сэр!" Капитан ушёл - руки вытянуты по бокам, лопатки чётко просматриваются. Можно было использовать его спину, как линейку. Шёнкопф смотрел ему вслед.

"Не то чтобы я не знал ответ, но вы не собираетесь наказывать его за это замечание?"

"Хм? Но это же была правда".

5. Почему Ян не смотрит телевизор

"Ты же не собираешься... Ты уже. Идиот. Это та же самая ошибка, что... Аррр. Я не верю, что ты просто использовал эту метафору. Неужели у тебя нет хоть какого-то исторического чувства??"

Юлиан переводил взгляд с Яна на телевизор и обратно. "Снова смотрите политические дебаты?"

"ИЗ ВСЕХ БЕЗМОЗГЛЫХ!.."

Юлиан спокойно убрал кулёк лимонных леденцов со стола, прежде чем Ян успел бросить его на пол.

6. Образование

"Домашнее задание?"

Юлиан поднял глаза от листа, который он старательно покрывал красными чернилами. "Ммм. Это короткая статья о первом Президенте. "Было ясно установлено, что корректным ответом на необоснованные обвинения соперничающих политических партий является призыв к ужесточению стандартов партийного строительства, так, чтобы беспринципные группы, единственной целью ставящие дискредитировать правительство, не имели публичной поддержки. Как показали действия Гервальда в SA 644..."

Рот Яна дёрнулся вверх. "И говорится где-нибудь в этой работе, что наш второй Президент отменил эти законы, открыл партийные архивы для публичного изучения и был переизбран на второй срок?"

Юлиан просмотрел остальные листы. "Не думаю".

"Единственная вещь, которую история действительно доказывает, - сказал Ян, - так это то, что вы можете использовать историю, чтобы доказать что угодно".

7. История Хайнессена, которую мы не знали

"Вы уверены в этом, сэр?"

Коммандер Йоган Брандт бросил сигарету на асфальт и затоптал пяткой сапога. "Менее чем треть населения Империи соответствует высоким стандартам расовой чистоты Его Превосходительства Рудольфа. Ты думаешь, нам так нравится смотреть, как вас всех спокойно перестреляют? И мы сходим выпить потом? За кого вы нас принимаете?"

"Я не знаю, сэр, я просто..."

"Ты просто ничто. Я оценю тебя в деле. Возьми этот флот, погрузи так много людей, как сможешь, и преследуй всех проклятых мятежников в их глупых ледяных кораблях. И ты не вернёшься в Империю, пока не захватишь всех до единого, понял? Если ты вернёшься, я отдам тебя под суд".

Жан Машенго посмотрел на свои корабли, оборудованные по последнему словоу автономной гидропоники, которая позволит им выжить без Империи неопределенный срок и отсалютовал отточенным жестом. "Да, сэр! Я обещаю не возвращаться, сэр!"

@темы: драббл, перевод, Союз Свободных Планет

---

Работа №9

[Gingafest]

Название: В мои руки
Автор: аноним до объявления результатов
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: НЖП и один канонный персонаж
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждение: смерть персонажа

Ясным сентябрьским утром Элен сидела в обнимку с гитарой, забравшись в кресло с ногами, и подбирала мелодию к понравившейся ей вчера на благотворительном концерте песне. Песня была очень земная, и уже за это нравилась Элен чрезвычайно.
- Над мёртвым городом сон... сон... а как же там дальше?..
Продолжить изучение песни и собственных, пока скромных, музыкальных возможностей ей помешал Дик, обладавший неприятной способностью появляться в самый неподходящий момент, чтобы "добавить здравого смысла", а проще говоря, дозу цинизма.
– У меня для тебя новость, – сообщил брат с порога.
– Какая, мистер Вильерс? – шутливо спросила Элен. – Неужели тебя наконец отпустили отдыхать?
– Отпустили, – мрачно сказал Дик Вильерс, присаживаясь на подлокотник кресла сестры и решительно отбирая у неё гитару. – Исследования по Т-14 решено свернуть.
– Ясно, – кивнула она.
Новость могла бы быть хорошей – ей мало нравилась тема исследований. Если верить старой пословице, согласно которой на осине апельсины не растут, Дик занимался как раз выращиванием апельсинов и ведь практически добился результата.
– Этим должно было закончиться, – и всё равно фразу Элен произнесла виновато, словно исследования прекратила она лично, а не командование армии.
– Идея-то была стоящая, – возразил ей Дик. – Я практически добился того, чего хотел! Нет, ты только подумай, – он порывисто поднялся с подлокотника и подошёл к окну, – Потратить чёртову прорву денег, добиться почти стабильного результата, и... свернуть исследования. Я отказываюсь понимать наших военных.
– Мистер Вилье-ерс, – протянула она, – вы опять считаете чужие деньги. Причём, заметьте, большинство анонимно опрошенных отказались от искусственного стимулирования боевых возможностей.
Вильерс фыркнул.
– Чтобы додуматься опрашивать это десантное подразделение, надо было крепко пожелать затее провала. Полного и окончательного.
Элен пожала плечами.
– Мы всё равно ничего не сделаем, Дик, так что давай подумаем, куда поехать. Ты же, – она шутливо заглянула ему в лицо снизу вверх, – не собираешься весь отпуск просидеть на Хайнессене?
Дик улыбнулся.
– Выбирай.
Она помедлила, изображая раздумье, закрыла окно, лукаво обернулась на брата.
– Земля.
– Ты с ума рехнулась! – воскликнул он, – Ты хотя бы представляешь, сколько это стоит?!
– Но мы ведь можем... – Элен нахмурилась, – себе позволить?
– Можем-то можем, но... ладно, твоя взяла. Всё равно ты не успокоишься, пока не увидишь эту пустыню, в которой не на что смотреть. Я умываю руки.

***
Мы летим на Землю! Отчего-то мне хочется попрыгать на одной ножке и закричать во всё горло от радости, но вместо этого я покупаю Дику шарф ассоциации Матери-Земли в паломнической конторе – я почти знаю, какое лицо у него будет, когда ему придётся надеть его. Наверняка он не упустит случая скорчить несколько недовольных гримас и помучить меня. И ещё, я покупаю эту тетрадь - она похожа на земную средневековую книгу. Я знаю, что человеческая память ненадёжна, так что моя «летопись» пригодится мне через много лет.

...Сегодня мы проходили систему нестабильного красного гиганта - оказалось, что зрелище звёзд в обзорных экранах, хоть и величественное, быстро приедается, особенно когда не знаешь названий и не можешь уточнить координаты по карте. Я делала так несколько раз, пока мы были дома, но теперь феззанцы охраняют военную тайну Рейха и ничего не сообщают. Это солнце напомнило мне красную звезду Мар-Адетты.
Немного жутковато понимать, что мы сейчас на вражеской территории, но Тори сказала, что нам нечего бояться - паломникам военные Рейха не чинят никаких препятствий. Нас предупредили, что корабль могут обыскать, но если мы будем вести себя спокойно, ни с кем не случится ничего неприятного.
С Тори мы познакомились в один из первых обедов - она подсела ко мне за стол, когда Дика не было. Думаю, она очень красива - у неё шикарные волосы, красивая фигура и приятный голос. Мне кажется, что она очень умная – даже странно, что она работает всего лишь связистом на корабле, который возит паломников. Кажется, она могла бы командовать огромным пассажирским лайнером, как минимум.
Виктория фон Кристенбург – я вдруг поняла, что ни разу не написала её полного имени, так вот оно – часто обедает не в столовой для экипажа, а вместе с пассажирами, и говорит, что, прислушиваясь к разговорам, легко можно узнать, чего стоит ждать от жизни.
Узнав об этом, Дик попросил меня не разговаривать с нею о его работе. Можно подумать, что я хожу и ищу, кому бы рассказать о секретных военных исследованиях - даже смешно, что он считает меня таким ребёнком.
Но, похоже, он просто нервничает, узнав о возможном обыске. Я тоже – о военных Рейха ходят нехорошие слухи…

...Сегодня мы прибыли. Я иду по камням Земли, и всё во мне замирает перед величием этого момента. "Солнце","земля","чернозём" - все эти слова родились здесь, и теперь ими называют похожие вещи во множестве миров. Почти невозможно представить себе, что все люди Галактики когда-то жили всего лишь на одной планете, и это потрясает, словно не человечество выросло, вылетев из гнезда, в котором родилось, а она сама - Земля, - когда-то была огромной, как вся Галактика.
Должно быть, так взрослый сын, который долго не был дома, с изумлением осознаёт, что изрядно перерос свою мать. Наверняка, так человек, вернувшийся в дом, где прошло его детство, смотрит - и не узнаёт: неужели огромный пруд, которого он боялся в детстве, был всего-навсего этой ямой, не может быть, что сказочный замок детства - вот этот чердак, на котором теперь уже не получается выпрямиться в полный рост…
Мой ужасный брат сказал, что эти чувства ему вполне понятны – но он не понимает, зачем надо поклоняться тому чердаку и паутине, которая скопилась на нём за прошедшее время.
Дик тревожит меня. За то время, которое он провёл в исследованиях, он стал как будто беспощаднее к людям и нелицеприятно судит о многом, к чему до того относился спокойнее и доброжелательнее. Часто с ним нельзя не согласиться, но часто согласиться – значит стать немножко меньше человеком. Трудно понять его перенебрежительное отношение к солдатам – словно те, кто защищает нас, не смогли выкрутиться от недостатка ума или отсутствия денег и поэтому, выходит, заведомо уступают тем, кто сделал то или другое. Значит – последние могут делать с ними всё, что им заблагорассудится. Думаю, Дик пытается оправдаться перед собой за то, что пытался сделать. Брат честолюбив – ему трудно смириться с тем, что его работу решили не продолжать – но, как мне кажется, выбирая такую тему нужно быть готовым, что она никогда не будет воплощена в жизнь.

...Земляне ещё не прислали транспорт, чтобы доставить паломников в Дом – велено было подождать ещё день. Чувствую себя совсем как на пикнике в палаточном лагере – насквозь прокоптилась у этого костра и теперь вся одежда пахнет дымом.
Ещё сегодня Тори пригласила меня "прогуляться" на лёгком флаере. Я не знаю, почему именно меня она решила взять с собой, и что она хотела мне сказать или показать этим полётом над пустыней и лесами. Не буду переписывать весь разговор - признаюсь, что вначале мы болтали о всякой ерунде, вроде косметики или писем, но мне вдруг стало стыдно говорить о мелочах в то время, как мы летим над Землёй.
"Земля - прекрасна", - сказала я, глядя вниз.
"Не больше, чем любая другая планета, - ответила Тори, - И наверняка гораздо меньше, чем Хайнессен - для беглецов из Рейха. Хайнессен был будущим - в этом всё дело".
"Будущим?" - спросила я.
Она кивнула.
"Хайнессен вёл их туда, где они ещё не были, но точно знали, что будут там счастливы, хоть им и придётся трудиться в поте лица своего, а для этого места, - кивнула она на разворачивающийся под нами пейзаж, - всё уже кончилось. Здесь не живёт будущее".
Странно, всего лишь день назад я не согласилась с Диком, который говорил про пыльный чердак и паутину, а в тот момент вдруг поняла с отчётливой ясностью - Тори сказала правду.
"Мы все, - сказала она вдруг, - не знаем, как нам бежать вперед, и возвращаемся в прошлое, но каждый из нас находит своё - кто-то Хайнессена, кто-то - Гольденбаума, а кто-то - Землю". Отчего-то мне стало грустно от этих слов. Мы ещё немного помолчали.
"Я хочу быть с человеком, который покажет всем, как идти вперёд", - сказала я неожиданно для себя.
"Хотела бы я, чтобы тебе повезло", - ответила она.
За то время, что мы летали в пустыню, в горах стало холодно и неуютно, зато прибыли машины, чтобы отвезти нас в Дом Терры, и Дик уже искал меня.
Приехали мы совсем поздно - я не успела ничего рассмотреть, и сейчас пишу, положив тетрадь на подушку, при свете подвесного фонарика. А завтра я обязательно посмотрю - живёт ли будущее на Земле. И ещё одно я пообещала себе - когда я вернусь домой, я попытаюсь посмотреть на нашу планету так, как когда-то смотрели на неё люди Але Хайнессена.

...Сегодня прибыла ещё одна партия паломников – из Рейха. Сейчас я пишу это, и внутри у меня всё вздрагивает от странного чувства. Они не выглядят как-то иначе, чем мы. Должно быть, меня рассмешили бы эти забавные платья и костюмы, которые нам показывали на картинках в школе, но они все были в мантиях. Совсем не так странно видеть, что из под рукавов мантии выглядывают кружевные манжеты.
Но дело совсем не во врагах, и не в платьях – Тори была не права. Будущее живёт и прорастает именно на Земле, я поняла это, когда узнала, что среди них прибыли и военные. Когда я смотрела на них, мне вдруг представилось, что когда-нибудь этот человек станет адмиралом – может быть даже маршалом, и однажды, встретившись в бою с каким-нибудь нашим адмиралом, который тоже верит в Землю, он не сможет убить брата по вере. А если в Землю когда-нибудь уверует кайзер и наше правительство, они смогут заключить мир…
Кажется, я пишу чепуху, но ведь никто из нас просто не попал бы на Землю ещё двадцать лет назад, а мы – здесь и сидим за одним столом с военными из Рейха. Когда-нибудь, Земля прекратит войну – я верю в это.
А ещё мы видели епископов. Они прошли мимо нас в своих чёрных мантиях, и все благоговейно опустили головы. Похоже, великий епископ заметил Дика, потому что тот из любопытства посмотрел на него.

...Не могу поверить – нам с Диком разрешили занять отдельную келью для высокопоставленных паломников. Мой мистер Вильерс объясняет это тем, что раз мы – брат и сестра, а большие шишки всё равно не приехали, распорядитель решил, что нас можно поселить туда. Во всяком случае, комната большая, в ней есть окна и настоящая мебель, а не эти их многоярусные кровати с занавесками.
Я заметила, что гимны Земли здесь звучат совсем не так, как когда их поют на концертах – полнее и чище. Мне кажется, что если взять диктофон с собой на службу – например, незаметно спрятать в рукав, - всё это можно будет записать. Качество, конечно, будет так себе – но здешний хор и правда хорош. Сегодня же найду диктофон Дика, и проверю его.

***
Элен оторвалась от эмблемы земного культа, которую очищала от патины специальным составом, и сладко потянулась. Быстро спустилась со стремянки и двинулась по коридору в сторону их с братом комнаты. Скоро всех созовут на службу, куда опаздывать не стоило, а ей ещё надо умыться и переодеться в чистую мантию.
Припасённого диктофона на месте не оказалось, и она задумчиво прикусила ноготь большого пальца – это всегда помогало думать.
Да, точно. Утром, когда она взяла его у Дика и как раз разбиралась с записью, он вошёл в комнату, и она, вдруг испугавшись, что брат рассердится, быстро прикрыла прибор покрывалом.
Извлечённый из под подушки диктофон недовольно мигал красной лампочкой, сообщая, что память устройства заполнена. Элен поморщилась. Оказывается, всё время, что она занималась уборкой в Доме, диктофон писал тишину.
Она задумчиво перемотала несколько минут к началу и включила воспроизведение, не сомневаясь, что ничего там не будет, кроме обычных шумов и шорохов.
«Не сомневайтесь», – вдруг сказал диктофон голосом брата.
Закрылась дверь, захлопнулся ящик стола, и затем послышалось довольное насвистывание.
«Может быть, мне стоит стереть это, не слушая?» – подумала она. Должно быть, месяц назад, на Хайнессене, она так и поступила бы, но сейчас нажала на перемотку.
Звук открывающейся двери.
«Архиепископ?» – удивлённо спросил её брат.
«Не хочу, чтобы нас кто-нибудь подслушал», – раздался скрипучий старческий голос, принадлежавший, как несложно было догадаться, человеку, который вёл праздничные службы.
«Не покажется ли кому-нибудь странным, что вы зашли сюда?»
«Было бы гораздо более странным, если бы я пригласил вас к себе, мистер Вильерс»
«Вы прочитали моё письмо», – и ей почудилось в голосе Дика тщательно сдерживаемое нетерпение.
«Да, я прочитал его. Но, признаться, некоторые ваши намёки от меня ускользнули», – ответил архиепископ чуть насмешливо.
«Я не смог написать всего».
Что-то скрипнуло – и она почти увидела Дика, развернувшего стул спинкой в собеседнику и усевшегося верхом. Голос архиепископа звучал совсем отчётливо – по-видимому, он сидел на том же самом диване, где она спрятала диктофон. Элен невольно фыркнула – человек, опасающийся, что его подслушают – разве что не сел на включённое устройство, записавше все его слова. Более смешной ситуации нельзя было и придумать.
Она нахмурилась и вновь нажала на кнопку.
"Скажите, архиепископ, вы никогда не задумывались о том, чтобы править Галактикой?"
«Как именно вы себе это представляете?»
«Даже моя сестра, хотя она, вообще-то, ещё сущий ребёнок, заметила это, – с нажимом сообщил Дик, – Более того, я уверен, что Феззан стремительно становится силой, с которой нельзя не считаться. Случайно ли, архиепископ, что именно феззанцы добились разрешения доставлять паломников с территории Союза Свободных Планет на Землю?»
Наступило молчание. Кто-то, похоже, что Дик, глубоко вздохнул.
«А я вам скажу – если случится так, что в Рейхе произойдет революция, а правительство Союза окажется неспособным заботиться о своих гражданах…»
«Вы хотите поставить на тёмную лошадку? Я правильно понял вас, Вильерс?»
«Темная лошадка выиграет», – уверенно сказал её брат.
«Что касается ваших документов…»
«Именно, – ей показалось, что Дик энергично закивал головой, – Сегодня большинство паломников прибывают к вам из любопытства, и это правда. Потом очень многие убеждаются, что Земля – просто пустыня, и на ней нечего делать. То, что я предлагаю – способ сделать так, чтобы никто не разочаровался, – она услышала довольное хмыканье в ответ.
«Конечно, я не предлагаю кормить препаратом всех – только тех, кто может нам пригодиться. Молодых и здоровых парней, военных, красивых женщин…»
«Вы говорите, что его воздействие отличается от эффекта обычного тиоксина?»
«Говорю, – подтвердил Дик. – Обычный тиоксин, стандартный, так сказать, даёт яркие галлюцинации и сильнейшую ломку. Мне удалось убрать многие побочные эффекты. Т-14 не вызывает галлюцинаций, его применение не приводит к потере способности здраво мыслить. Добровольцы чувствовали себя хорошо на всём протяжении исследований. С другой стороны – человек, принимающий Т-14, особенно восприимчив к внушению и речевому программированию. Мы использовали в исследованиях христианскую мифологию – и многим из подопытных начали сниться сны данной тематики. Одна из женщин испытала религиозный экстаз. Думаю – это будет нам полезно».
Вновь наступила тишина.
«Подумайте. С деньгами многое можно сделать, но с деньгами и верой – всё».
«Я обдумаю ваше предложение, – проскрипел архиепископ. - В любом случае, вы пригодитесь мне, Вильерс».
«Не сомневайтесь».
Наступила тишина.
Элен уронила диктофон на колени.

***
Утро в горах выдалось чуть туманным, ярким и холодным, и Элен поёжилась, закутавшись в мантию.
– И зачем ты меня сюда притащила? – брат стоял рядом. Она глубоко вздохнула.
– Когда мы вернёмся домой?
– Я… хотел тебе об этом сказать, Элен, – он повернулся к ней. – Но когда ты догадалась?
– О чём? – мрачно спросила Элен, пристально рассматривая вершины в туманной дымке.
– Я не стану возвращаться на Хайнессен. Архиепископ предложил мне остаться и работать на них, и я согласился. Если ты тоже останешься, мы построим тебе дом – где-нибудь у моря, хочешь?
– Я много чего хочу, но не этого, – отрезала она. – Я хочу домой, хочу поступить в Хайнессенский Национальный… да хоть бы и в Военную Академию. Хочу, чтобы мой брат не делал людям гадости только потому, что он знает – как…
– Элен? – недоумённо.
– Я слышала, как ты продавался. Твой драгоценный архиепископ практически сел на включенный диктофон. А ещё ты читал мой дневник! – каждую фразу она произносила со всё возрастающим возмущением.
– Элен, послушай, – терпеливо и отчётливо проговорил он. – Только послушай – в Рейхе вот-вот случится революция. Того, что терпят от дворян их люди, не вытерпел бы ни один себя уважающий гражданин Союза, но и их терпению есть предел. У нас – экономика летит к… дьяволу. Через двадцать пять лет хаос воцарится там, здесь и везде, и если никто не возьмёт это под контроль, жертвы будут больше, чем за всё время войны. Или, может быть, ты знаешь, как этого избежать иначе?
Наступила тишина, только ветер тонко посвистывал где-то, должно быть - в трещинах камня.
– Прости Дик, – наконец сказала она, – Может быть, то, что ты говоришь – правда, может быть – ты сам в это веришь, но я хочу на Хайнессен. Отправь меня домой, Дик.
– Элен, послушай…
– Я с удовольствием послушаю, как ты ответишь мне, почему вывез секретные документы из Союза, – отрезала она, – и кому ты хотел их продать тут… не зная, что ты можешь всучить их архиепископу.
Молчание вновь повисло в воздухе.
– Если ты пообещаешь никогда никому не рассказывать… – тихо сказал он наконец.
– Если ты хочешь этого, я пообещаю. Ради тебя, – холодно отозвалась она.
Он молча повернулся и скрылся за поворотом тропы.
Элен мрачно проводила его взглядом и посмотрела на небо.
«Не стоило лететь».
Она горестно покачала головой и направилась к дверям Дома.

***
В комнате горел ночник, и его слабый свет чуть золотил тёмные волосы спящей Элен. Ричард Вильерс опустился в кресло, подперев руками подбородок.
«Это исключено», – сказал архиепископ, выслушав его.
Он откинулся в кресле, глядя в потолок, не в силах справиться со злостью на Элен, которая, с этой своей строптивой наивностью… А, впрочем, сделанного не воротишь.
«Сделайте так, чтобы ваша сестра не создавала проблем, – сказал архиепископ. – Вы гарантируете, что она не создаст никаких проблем, иначе... есть много вариантов».
Естественно, он не мог ответить иначе.
Теперь оставалось только воплотить это обещание в жизнь.
Дик вновь взглянул на Элен, которая глубоко вздохнула во сне и перевернулась на спину, и замер от решения, пришедшего ему в голову.
«Что ж, если другого выхода нет - придётся сделать так».
И Дик потянулся к своему чемодану.
Через несколько минут желтовато-белый порошок уже растворился в графине без остатка.
«Теперь главное, - он едва заметно усмехнулся, – не забыться и не напиться ночью этой воды».
Он завернулся в одеяло и спокойно уснул.

***
После всех произошедших событий, я снова взялась за этот дневник. В конце концов, Дик старше и, наверное, умнее меня – во всяком случае, мне кажется, он знает, что делает.
Должно быть, мне показалось, будто он ищет только собственной выгоды.
Дик сказал, что нам с ним стоит выбрать место, где будет стоять мой дом, но я всё ещё не могу решиться и остаться здесь навсегда. Всё-таки я обещала, что посмотрю на Хайнессен так, как это сделали бы беженцы.
Возможно, это детское желание, но мне почему-то хочется его выполнить, сегодня мне даже снился сон об этом.

***
Мир рухнул.
А она – дура. Она дура – и больше никто, потому что поверила.
И теперь…

«Брат, должно быть, у меня талант оказываться в каких-то местах, в которых тебе не надо. Во всяком случае, забыв полотенце и вернувшись за ним в комнату, я видела своими глазами, как ты переводишь на меня свои опытные образцы. Я тебе сочувствую, Дик – нормальный тиоксин, созданный в нормальной лаборатории, всё-таки отличается от того, который тебе намешают здесь. А я больше не желаю иметь с тобой ничего общего. Прощай.

P. S. А ясности рассудка действительно не вредит – я проверила».

***
Дик увидел её намного раньше, чем она - его. Элен неуверенно шагала вверх по тропе, опасно пошатываясь и часто останавливаясь. Споткнулась - и прислонилась к огромному обломку скалы, опустив голову, схватившись за горло. Затем судорожным, неловким движением вытерла лицо краем капюшона.
Он вздохнул - младшая не бродила ночью по горам, поскольку её бежевая мантия была только слегка испачкана в некоторых местах - должно быть пряталась где-то, пережидая ночь и первый, самый тяжёлый приступ ломки.
- Эль! - осторожно окликнул он.
Девушка вздрогнула.
- Не подходи! - вскрикнула она, вскидывая руку, похожую на когтистую лапу какой-то диковинной птицы, в запрещающем жесте. - Не смей меня трогать!
Вильерс вздохнул.
- Элен, сестрёнка, послушай... не дури, - быстро и просяще заговорил он, глядя, как вздрагивает её тело под мантией. - Ты замёрзла и устала, тебе плохо. Иди ко мне, Элен. Сейчас я дам тебе лекарство, а потом мы что-нибудь обязательно придумаем.
- Ты скажешь, что хотел как лучше? Ты действительно скажешь это, Дик? - проговорила она с застывшей улыбкой. Сейчас он видел её так остро, словно стоял совсем близко, и он был готов поверить во все, что угодно.
- Я не хотел, чтобы тебя убили! – закричал он, – А тебя убили бы, если бы ты не успокоилась!
- Хватит! - лицо её исказилось. - Это твоё зелье, твоё, Дик! И если ты действительно чувствуешь себя виноватым, ты отпустишь меня.
- А потом? - машинально спросил он.
- А потом я вернусь и убью тебя, Дик! - закричала она. Из её груди рвался хохот, и она схватилась за горло, будто пыталась не выпустить из себя этот безумный звук, - Тебе нельзя жить, поэтому я вернусь и убью тебя, Дик! Слышишь меня?! Слышишь?!
Она повернулась и побежала вверх по тропе, кашляя и хохоча, а он – замер от испуга, сжимая в кармане заготовленный шприц и вцепившись другой рукой в выступ камня. В ту же секунду фигура в светлой мантии запнулась, пошатнулась, и без крика - или он не слышал его - исчезла с глаз. Апатия навалилась на него, и Ричард Вильерс сел прямо на тропу, уронив голову.

Утро похорон Элен Вильерс выдалось ясным. Глядя, как закутанное в чёрную мантию тело опускают в выдолбленное в камне отверстие, а после - заливают его строительным раствором, он думал, что мёртвые не встают - тем более из таких могил, - и о том, что ему больше нечего бояться, Епископ хвалил его, а те, кому посчастливилось умереть и быть погребёнными на Земле, упокоятся первыми, и им не придётся бродить призраками, дожидаясь конца Вселенной. Во всяком случае, ему стоит верить в это, отныне - и навсегда.
И во всяком случае, ему стоит доработать Т-14 так, чтобы выброс адреналина не сводил все старания к нулю.

"Я убью тебя, Де Вилье! Слышишь меня?! Слышишь?!"

Ночной ливень смыл с камней следы крови.

@темы: авторский фик, миди, Галактический Рейх, Союз Свободных Планет, Культ Земли

---

Работа №8

[Gingafest]

Название: Демократия - это диктатура демократов
Автор: аноним до объявления результатов
Жанр: плакат
Рейтинг: G
Комментарий: сделано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

@темы: коллаж, Союз Свободных Планет

---

Работа №7

[Gingafest]

Название: Мечты ведут нас в вечность
Автор: аноним до объявления результатов
Персонажи: Райнхард фон Лоэнграмм
Рейтинг: G
Комментарий: нарисовано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

@темы: рисунок, Галактический Рейх

---

Работа №6

[Gingafest]

Название: Goddess of Democracy
Автор: аноним до объявления результатов
Персонажи: Ян Вэньли, Джессика Эдвардс
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждение: упоминание канонной смерти персонажей

Родись она в Рейхе – её бы называли валькирией.

Она родилась в Союзе Свободных Миров, и её называли просто Джессикой Эдвардс. Называли странной, ненормальной, неистовой, настоящим лидером называли и называли подзаборной шавкой. Но она была Джессикой Эдвардс, и никем больше.

Когда-то, когда она раздавала листовки у ворот военной академии, злая и мокрая под дождём, и ещё раньше, девочкой, сжимающей кулаки от возмущения несправедливостью жизни, она решила, что будет бороться всегда. Чего бы ей это ни стоило, а стоить могло очень многого. Ей было не жаль. Почти ничего не жаль, но исключения всегда есть.

Один человек смотрел на неё. Он тоже родился в Союзе Свободных Миров, не мог назвать её валькирией и не любил опрометчивые сравнения. Он смотрел, как её жёлтые волосы становятся золотыми в лучах закатного солнца. Он видел, как она проклинает свою попытку жить «как нормальные люди» и решает вернуться к борьбе. Он думал о ней, он думал, что он любил её.

Она говорила, он слушал – лично или по сетевому вещанию. Её голос звенел, её глаза светились и в её волосах зажигался огонь. Она была обновлением. Она была радостью. Она была надеждой. Его собственной надеждой на то, что в Союзе Свободных Миров могут произойти определенные изменения, способные стереть тот прогноз, который он вывел карандашом на полях книги «Избранные изречения отцов-основателей» - Союз обречен при соблюдении ряда условий. Не более чем десять лет, или пятнадцать.

Он любил этот Союз, в котором родился.

Он доставал тетрадки, в которых от случая к случаю записывал мысли о социальном и политическом устройстве – такие, какие могут приходить в голову военному офицеру без более подходящего образования. У него не было конкретных предложений, он не знал, как это делается. Он никогда бы не согласился взять власть, потому что не знал, что с ней делать.

Она, надо полагать, знала.

«Демократия – они забыли подлинный смысл этого слова. И заставили забыть нас. Но мы вспомним».

Это были её слова, и что-то в его сердце по-настоящему шевелилось от этих слов. Он, пожалуй, хотел верить в то же. Верить в демократию.

И верить в Джессику Эдвардс.

Многое могло бы случиться, если бы она добилась желаемого. Привела бы ревизионистскую антивоенную партию к власти.

Он писал ей несколько раз. Она отвечала. Это была странная переписка, о политике и о воспоминаниях юности, о печали и надежде. Она не привыкла писать письма. Он не привык на письма отвечать. Но они обменялись несколькими.

Он имел основания думать, что любит её. Он искал в ней свои идеалы.

Он любил Союз и те идеи, которые Союз воплощал. Она тоже это любила, только для неё идеи были на первом месте. Она была воплощением этих идей, лучшим, чем клонящийся к закату Союз Свободных Миров.

Её следовало бы называть не валькирией – раз уж она родилась именно в Союзе.

Её следовало бы называть иначе.

Но он ни разу не назвал её так, ни про себя, ни вслух.

Он только думал, что многое могло бы случиться, если она добьётся желаемого.


*

Правительственная машина – с соответствующими опознавательными знаками, но скромная, под стать владельцу – останавливается у калитки скромного деревенского дома.

Женщина в строгом костюме – пиджак и юбка чуть ниже колен, сине-стальная гамма, туфли на каблуках – выходит из автомобиля, жестом указывая шофёру ждать своего возвращения.

Женщина входит во двор и видит мужчину за складным столиком, склонившегося над белыми листами бумаги. Она стоит, не двигаясь с места. Ждёт, пока он отодвинет бумаги, только для вида постаравшись сложить аккуратно, встанет и подойдёт к ней.

Она смотрит на него, а он запускает пятерню в волосы на затылке и улыбается ей – одновременно открыто и скромно, как умеет очень мало людей.

- У тебя есть что-нибудь новенькое? – спрашивает она.

- Как бы тебе сказать… Я не думаю, что то, что я пишу, может в прямом смысле тебе пригодиться, Джесс. Но тут есть пара мыслей про местные выборы, ну, как они должны проходить в идеале – наверное, мы это сможем приспособить к нашим условиям.

Женщина кивает, глядя на мужчину – он в футболке и старых застиранных штанах, в шлёпанцах на босу ногу. Он всем своим видом контрастирует с ней.

- Давай посмотрим.

Он снова идёт к столику, роется там в бумагах, а потом они, склонившись голова к голове, водят пальцами по листам, выискивая нужные детали. Ей хотелось бы, чтобы он работал у неё в аналитическом отделе. Он говорит, что это в корне неправильно. Он говорит, что, может быть, немного позже. Пока что он только её консультант, негласный автор идеологической базы обновленного Союза Свободных Миров.

Она собирает листы, которые он решил на время отдать, и распихивает по карманам. Можно побыть слегка неаккуратной, если это необходимо.

А потом он обнимает её, и они стоят так, пока не приходит время ей возвращаться в Хайнессенполис.

Председателю правительства иногда приходится работать и по ночам. А на ночь у него она вообще ни разу не оставалась, хотя иногда у обоих возникало это желание. Ни она, ни он не решались высказать это вслух.

- Ты обещал подумать над проектом дипломатического послания в Рейх, - напоследок произносит она.

- Ага, - говорит он.

- Но мы не должны забывать об интересах демократии в целом, а не только нашего Союза, - ей иногда приходится напоминать ему такие вещи.

Он молчит вовсе и даже в глазах ничего невозможно прочесть. Но она знает, что он её понял.

Женщина в строгом костюме идёт к машине, думая о том, что быть главой правительства куда труднее, чем демонстрантом на площади.

Мужчина в футболке и старых штанах хмурится, глядя в небо. Он сейчас не думает ни о чём, потому что не хочет.

Иногда становится тяжело понимать даже слишком многое, в том числе о самом себе.


*

Ничего этого не случилось.

Родись она в Рейхе – её бы называли валькирией. Она могла бы стать политической заключенной или, кто знает, одной из соратников Райнхарда фон Лоэнграмма.

Но она родилась в Союзе Свободных Миров, так что называлась просто Джессикой Эдвардс и стала первой из жертв знаменитой «бойни на стадионе». Обожженное тело потребовалось опознавать с помощью медальона, который всегда висел у неё на шее.
Он в опознании не участвовал. Он был ещё за много световых лет от Хайнессена в этот момент.

Она родилась в Союзе Свободных Миров, чтобы стать воплощением его идей и чтобы погибнуть страшно и нелепо. Невовремя.

Он не хотел верить в её смерть. Возможно, в этом причина. Он не хотел думать, что всё это умерло вместе с ней. Он любил её – или думал, что любил. Возможно, разницы никакой и нет.

Когда он думал о демократии – он думал о ней. Когда он думал о ней – вспоминал о демократии, за которую теперь должен сражаться.

Когда он говорил об идеях, он видел её желтые волосы, золотистые в лучах закатного солнца.

Когда он понял, что ошибался, уже было слишком поздно.

Он попытался найти дорогу на свет, но свет ускользал. Он попытался быть рядом с людьми, жить ради людей – и теперь умирал в одиночестве.

Он попытался сохранить всё, что мог, но он больше не любил её. Он не смог этого сохранить. Он вспоминал другую женщину перед смертью.

Древние мифы утверждают, что боги ревнивы.

Возможно, боги демократии – или одна из них – ревнивы тоже.

@темы: авторский фик, мини, Союз Свободных Планет

---

Работа №5

[Gingafest]

Название: Охота Белого Лиса
Жанр: политический детектив
Рейтинг: G
Персонажи: Хаузер фон Штайермарк
Аннотация: история одного человека и одного расследования
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

Вице-адмирал Штайермарк имел хорошую репутацию. Его знали как компетентного командира, не разбрасывающегося зря людьми и ресурсами, и как образцового семьянина, с подобающе подобранной супругой и двумя очаровательными дочками. Знали, что вице-адмирал безупречно соблюдает субординацию – что с низшими чинами, что с высшими, нигде не выходя за рамки. И, разумеется, никто никогда не слышал, чтобы вице-адмирал Штайермарк высказывался на политические темы. Он порой выпивал с другими офицерами в элитном клубе, имел более чем неплохой послужной список и оставлял по себе в целом приятное впечатление. Он имел хорошую репутацию – он был одним из многих.

Хорошая репутация – это очень существенно.

Она позволяет не обращать внимания на некоторые факты в биографии. Замыливает глаза посторонним.

Например, можно забыть о том, что вице-адмирал Штайермарк когда-то был моложе и когда-то только начинал службу. А начинал он её, скитаясь по мелким административным должностям в военном министерстве – в тот короткий промежуток временного затишья на фронте войны с мятежниками. И скитания в определенный момент остановились в отделе внутренних расследований, где Хаузер фон Штайермарк продержался несколько лет.

Там его называли Белым Лисом – скучные, обманчиво спокойные люди. Умевшие собирать информацию и делать выводы, порой даже лучше, чем типы из главного разведуправления при генштабе. Люди, которых, признаться, не слишком любили и не любили бы ещё сильнее, если б те больше мелькали – но люди из отдела внутренних расследований предпочитали не лезть в глаза и не соревноваться в непопулярности с некоторыми подразделениями военной полиции.

Штайермарк тоже стал обманчиво спокойным и скучным, но всё-таки предпочёл, когда затишье закончилось, карьеру боевого офицера, а не следователя по особым делам. И не жалел об этом. Так получилось, что командование пришлось принимать ему, как старшему по званию, хотя на базу, выбранную мятежниками своей целью, его первоначально прислали с небольшой проверкой. А потом просто надо было сделать выбор, и Штайермарк его сделал. И началась жизнь человека с хорошей репутацией, верно служащего Рейху на передовой и не слишком задумывающегося о происходящем в целом.

По крайней мере, на первый взгляд.

Но каждый, кто служил в отделе внутренних расследований, знает, что это навсегда. Он и дальше будет мыслить вполне определенным образом. Не совсем так, как обычный солдат.

Те, кто служил в разведке, тоже знают о чём-то подобном, но с той службой Штайермарк был незнаком. Он имел возможность убедиться только в правоте утверждения, к которому сам был причастен. Не просто размышляя про себя о перспективах войны и перспективах Рейхсфлота, а глядя на то, как сумрачно собравшиеся в зале совещаний представители высшего командного состава выслушивают ошеломляющие сведения.

Сведения о том, что в Рейхсфлоте завелись крысы, подгрызающие некогда монолитную структуру изнутри – так, что сквозь неё начинает дуть ветер, как бы между делом унося существенную информацию прямиком к мятежникам. А крысы просто так не заводятся, это ясно каждому. Но не каждый может понять, что нужно делать потом.

Высшие офицеры молчали, а вице-адмирал Штайермарк вспоминал, что служил в отделе внутренних расследований – так ясно, как ему не приходилось за последние лет пять или шесть. Только адмирал Козель – способный простолюдин, глава кадровой службы и некогда офицер разведки – молчал явно не просто так, а потом и высказался, причем вполне однозначным образом. Высказался за расследование, которое должно привести к зачинщику – поскольку мало передавить крыс, если они завелись в доме. Необходимо устранить источник заразы, тогда и сами крысы окажутся не столь опасны.

Штайермарк кивнул, про себя отметив, что стоит проследить за результатами расследования Козеля. Он имел хорошую репутацию – и приятельствовал на неблизкой дистанции довольно со многими, так что среди этих многих можно было и не заметить некоторых людей, чья служба начиналась примерно там же, где служба самого Штайермарка. Кто помнил, как и почему его впервые назвали Белым Лисом. Один из таких людей как раз служил у Козеля.

В тот момент вице-адмиралу Штайермарку было сорок четыре с небольшим года, до Второй битвы при Тиамат оставалось несколько месяцев, и вполне можно было думать, что расследование завершится благополучно.

Тем более, что Козель, кажется, обратил внимание на беседы своего подчиненного со Штайермарком и настоял на посвящении вице-адмирала в ход расследования. Этот человек с глазами слегка навыкате и бычьей шеей не был из тех, кого можно обмануть хорошей репутацией, как вскоре понял Штайермарк. Козель был простолюдином, взлетевшим высоко – и всё же он думал об интересах Рейха в первую очередь. Многие из дворян-командующих были совсем иными, к сожалению.

Люди Козеля установили наиболее вероятного кандидата на то, чтобы шпионить в пользу Союза Свободных Планет – разведчики и сотрудники служб информации нередко называли мятежников так, как те сами, не утруждая себя тем, чтобы постоянно считаться с официальной военной доктриной. Но ни одного человека, обладающего высоким званием и, к тому же, знатного происхождения, нельзя было арестовать так просто.
Следовало допросить ещё хотя бы нескольких человек, чтобы убедиться окончательно и принять решение о необходимых мерах.

Впрочем, расследование пришлось продолжать «на ходу» - уже после того, как флоты получили приказ о выдвижении в систему Тиамат. О предстоящих боевых действиях Штайермарк думал определенно больше, чем о расследовании – он всё-таки был в первую очередь боевым командиром, таким, каким его сделала жизнь. Он решил, что ознакомится с результатами Козеля позже – когда всё закончится, а на тот момент необходимо было сражаться, даже с учётом того, что крысы могли унести на хвосте и сведения, касающиеся планов именно этой операции.

И Штайермарк действительно позже ознакомился с результатами – точнее, с тем, что от них осталось. Их передал ему спасшийся с флагмана Козеля офицер – тот самый, старый знакомец по соответствующему отделу, уходящий теперь в отставку в связи с довольно серьёзным ранением, полученным как раз в этой битве. Продолжать расследование было больше некому.

Да и Рейх, которому предстояло оправляться после сокрушительного поражения, этого не желал.

Официальный приказ о прекращении дела не заставил себя долго ждать.

Но вице-адмирал Штайермарк не собирался расставаться со скромной коричневой папкой, где содержался ряд сведений. То, что его собственный флот вышел из системы Тиамат с наименьшими потерями, ничего не меняло. То, что адмирал мятежников Эшби погиб и больше не мог быть угрозой – ничего не меняло тоже. Как уже говорилось, люди, служившие в определенных департаментах, имеют некоторые отличия от других, даже если тоже сражаются на передовой.

Он чувствовал своего рода ответственность. Не перед вышестоящими чинами, которые могли бы теоретически ждать какого бы то ни было результата, пока поражение не смешало все карты, а перед Рейхом в целом, если так можно было говорить.

Но при этом он никуда не спешил, только выкраивал время по вечерам и читал материалы. Штайермарк мог предположить, что шпионы мятежников сейчас должны были затаиться и активные поиски просто-напросто ничего не дадут. Как не давали ничего и раньше, потому что военная полиция при подозрениях в антиимперской деятельности нередко действовала слишком «в лоб». Необходимо было подождать.

Ожидание растянулось больше чем на три года, но Штайермарк ждать умел. Он внимательно изучил всё, что находилось в папке и довосстановил цепочку выводов Козеля – по крайней мере, думал, что довосстановил.
Так что его взгляд всё чаще останавливался при случайных встречах на вице-адмирале Кристофе фон Михаэльзэне, разумеется, как будто бы невзначай.

Ему действительно потребовалось вспоминать молодость и те методы, которыми они пользовались в отделе внутренних расследований. Было даже несколько моментов, когда Штайермарк спрашивал себя, что было бы сейчас, сложись его судьба слегка иначе. Ответа он найти не мог, поскольку не привык задавать себе такие вопросы. Но зато он мог найти другие ответы.

Он мог проследить некоторые признаки шпионской сети мятежников. Он мог поручить собственным подчиненным присмотреться к приятелям и сослуживцам, а потом доложить, заметили ли они характерные мелочи. Он мог набросать схему, где нити сходились в одну точку.

На это ушло ещё около года. Всё же вице-адмирал Штайермарк ни в коем случае не пренебрегал и прямыми служебными обязанностями.

А потом его с флотом отправили на границу. Он подчинился, потому что интересы Рейха – превыше всего, но скромную коричневую папку, в которой за прошедшее время добавилось содержимого, захватил с собой. Штайермарк не рискнул оставлять её даже дома, запертой в потайной ящик письменного стола. Всякое могло случиться, а это дело имело прямой политический подтекст, так что осторожность совсем не мешала.

Штайермарк был близок к мысли, что судьба его хранит – несмотря на ожесточенные стычки с мятежниками, он не был ранен и его флагман даже не получал существенных повреждений, которые могли бы сказаться на состоянии здоровья экипажа и его собственном. Видимо, завершить неофициальное расследование действительно было необходимо. А может быть, и нет, и вся эта цепочка событий была только случайностью.

Как бы то ни было, после возвращения на Один жена попросила его взять отпуск и отдохнуть на одной из «летних» планет вместе с дочерьми. Штайермарк согласился, и пока девочки плескались в море под строгим присмотром матери и одной из тётушек, он ещё раз сопоставлял всё, известное ему на данный момент.

И приходил к неутешительным выводам.

Шпионская сеть была велика, исходя из известного Штайермарку – больше всех, которые когда бы то ни было разоблачались имперской разведкой. А при тех потерях, которые Рейхсфлот понёс совсем недавно, массовые чистки представлялись непозволительной роскошью, которая может, в добавок ко всему, расколоть общество и армию. Ведь если так много шпионов и они есть даже в самых верхах, то что-то в богами хранимом Рейхе точно неладно – так могут рассудить люди. Событие настолько масштабно, что его будет невозможно скрыть в любом случае. За последствия Штайермарк поручиться не мог. В конечном итоге, он был не чиновником министерства внутренних дел, а кое-кем другим.

Он только вполне отдавал себе отчёт, что Союз Свободных Планет – то есть, конечно, мятежники – обязательно воспользуются ситуацией. Даже не имея на своей стороне Брюса Эшби, они могли нанести удар – снаружи или изнутри, со стороны осколков всё той же сети. Ради победы, как гласит ещё очень древняя пословица, хороши все средства.

Штайермарк не имел права так рисковать.

Он всё-таки действительно ощущал ответственность.

Но, однако, была какая-то злая ирония в том, что барон Михаэльзэн преспокойно предавал Рейх, где родился и получил привилегии и где ему ничто не могло угрожать, а простолюдин Козель был готов найти и уничтожить тех, кто работает против Рейха, даже встречая чуть ли не каждый день враждебные взгляды командующих-аристократов. Когда Штайермарк думал об этом, ему становилось неуютно. Он чувствовал, что некоторые вещи в мире происходят неправильно, но не был достаточно компетентен, чтобы всё в них понимать верно. И именно поэтому ни с кем и никогда не говорил о политике, даже когда ещё был молодым и служил в отделе внутренних расследованний под прозвищем Белый Лис.

Он считал, что может только сделать что-то с результатами, бывшими у него на руках – в коричневой скромной папке, невзрачной с виду и очень ценной.

Шло время; вице-адмиралу Штайермарку исполнился пятьдесят один год, а старшей из его дочерей уже сравнялось шестнадцать и ей пора было потихоньку подбирать жениха.

Он не чувствовал себя старым, да это была и не старость по имперским меркам.
Он чувствовал, что время пришло, и если не действовать сейчас, то, возможно, шанс будет упущен вовсе. Такого Штайермарк себе позволить не мог, а позволив, не мог бы сохранить к себе уважения.

Он несколько раз запирался в кабинете, не подпуская домочадцев, и размышлял, какой вариант предпочесть. Перекладывал в разном порядке имеющиеся доказательства, представлял себе лицо Михаэльзэна, произносил про себя те или иные слова. Штайермарку раньше не приходилось так действовать, и вот для этого он, пожалуй, был действительно достаточно немолод. Но чем-то процесс напоминал планирование любой предстоящей военной операции, а быть спокойным Штайермарк научился уже очень давно.

К октябрю он уже всё продумал.

День, когда многих офицеров будут повышать в звании – всегда шум и суматоха, тем более, что кое-кто знакомый, из тех, с кем позволяла спокойно общаться хорошая репутация вице-адмирала, намекнул, что компьютерные терминалы не вполне исправны, а новый начальник кадровой службы – что-то слишком нервный, так что чрезвычайные происшествия совсем не исключены.

Так, в целом, и оказалось. То есть даже лучше, чем Штайермарк мог рассчитывать – у него снова мелькнула давняя мысль о судьбе, которой угодно его расследование. Судьба, впрочем, выходила женщиной жестокой и капризной – если ей сначала было угодно сделать с Рейхом такое, а потом способствовать успеху того, что шаг за шагом предпринимал Штайермарк.

Он прибыл в военное министерство около десяти часов, но из-за волнений среди офицеров, чьи повышения сначала были объявлены, потом отменены, смог встретиться с тем, кто ему был нужен, только через два с лишним часа. Правда, у Михаэльзэна Штайермарк оказался первым и единственным посетителем, но, как напомнил ему секретарь, «у адмирала всё равно есть служебные обязанности». Ждал он спокойно. Как уже известно, вице-адмирал Штайермарк умел ждать и дожидаться.

Он встретился с адмиралом Михаэльзэном за закрытыми дверями – разумеется, сам их тщательно закрыв изнутри. Впрочем, в слегка хаотической обстановке, где все озабочены скорее собой лично, вряд ли кому пришло бы в голову подслушивать разговор, формально посвященный всего-то дополнительным поставкам деталей и оборудования для ремонта кораблей, приписанных к флоту Штайермарка. Об этом ему, разумеется, тоже необходимо было договориться. Но уже в следующий раз и, пожалуй, уже с другим человеком.

Штайермарк внимательно смотрел на адмирала Михаэльзэна, стараясь найти в нём какие-то специфические черты предателя. Таковых не находилось, Михальзэн вёл себя так, как и ведут себя немолодые чиновники военного ведомства, всю жизнь просиживающие зады в чересчур уютных кабинетах и не имеющие практически никакого представления о настоящей службе. Если бы Штайермарк сейчас не держал в руках папку с документами, вполне явственно свидетельствующими за шпионскую деятельность сидящего перед ним человека, то мог бы и усомниться в правильности выводов.

Но между тем, Михаэльзэн предложил ему сесть и начать разговор.

Что же, Штайермарк начал. Не сразу, потому что он никуда не торопился, но не собираясь слишком уж отвлекаться, поскольку имел определенную цель.

Он говорил прямо и по существу, глядя собеседнику прямо в глаза. И ни на секунду не выпуская из рук папку.

Михаэльзэн внешне даже не дрогнул, хотя у него на лбу выступила испарина. Он побледнел, когда Штайермарк спокойно продемонстрировал несколько фрагментов содержимого папки, затем покраснел, затем побледнел снова. После этого всё же достал платок и отёр пот со лба. Но взгляд Михаэльзэна остался прежним и Штайермарк не мог понять, насколько проняла главу сети только что выложенная перед ним информация.

Штайермарк сообщил, что ему всё известно.

Штайермарк сообщил, что не намерен молчать.

Штайермарк сообщил, что если случится нечто и он не выйдет из кабинета адмирала Михаэльзэна, есть люди, которые передадут необходимую информацию и без него. Это был блеф, но он решил немного рискнуть.

И, разумеется, Штайермарк добавил, что адмиралу Михаэльзэну наверняка известно, что за государственную измену по закону карается вся семья обвиняемого, а приговор предполагается один – смертная казнь, только при высшей императорской милости могущая быть заменена пожизненной ссылкой на фронтир. А у адмирала Михаэльзэна семья есть. Благополучная, счастливая семья, насколько известно.

И вот здесь в глазах шпиона что-то мелькнуло. Штайермарк не смог поймать этот проблеск, но он там был несомненно, и несомненно была эмоция.

- Что… вы предлагаете? – спросил Михаэльзэн, и его тон можно было счесть даже вполне деловым. Штайермарк не чувствовал к такому человеку, как он, уважения, но не мог не признать, что держится тот с достоинством.

И Штайермарк озвучил своё предложение. Пару мгновений Михаэльзэн недоверчиво вращал глазами, но собеседник кивнул ему, уверяя таким образом, что всё совершенно серьёзно. Да, у адмирала Михаэльзэна нет иного средства сохранить свою семью и свою репутацию, кроме как покончить жизнь самоубийством. Выбор способа остаётся на его усмотрение, единственное условие – всё должно быть сделано в этот же день и без оповещения иных лиц.

Михаэльзэн помрачнел, но склонил тяжелую голову в знак согласия.

- У меня есть то, что не вызовет шума. Слово чести, - он криво усмехнулся. Не добавил «имперского офицера» - видимо, остатки чести у него действительно были. Платный слуга мятежников не мог признать себя офицером Рейха.

Штайермарк кивнул, аккуратно проверил, всё ли содержимое папки на месте, и покинул кабинет Михаэльзэна. Глава шпионской сети оставлял ощущение человека, загнанного в угол не только самим Штайермарком, но и обстоятельствами. Вероятнее всего, так и было.

Потом говорили, что некто в военной форме тайно проник к Михаэльзэну, чтобы осуществить убийство. Его видели несколько человек в районе четырнадцати часов по стандартному времени; правда, описать внешность этого господина ни один из свидетелей толком не мог, как и объяснить, почему они сразу не почувствовали ничего подозрительного и смогли доложить, только будучи допрошенными в ходе следствия.

Штайермарк думал, что Михаэльзэн на нечто подобное и рассчитывал. Подозрения на убийство лучше явного самоубийства хранят репутацию, особенно и так потрепанную донельзя, поскольку застрелившийся военный неизбежно начинает вызывать вопросы. Что-то ведь было тому виной – семья, любовница, служебные проблемы, или, может быть, позор, который нельзя выносить на люди. Начинаются слухи.

Если же произошло убийство – начинается расследование.

Расследование началось в тот же день, и, разумеется, вице-адмирал Штайермарк давал показания одним из первых. Он докладывал скучно, спокойно и едва не утомил деталями служебной беседы наскоро созданную следственную группу. Всем было ясно, что добросовестный вице-адмирал не имеет никакого отношения к инциденту, хотя, разумеется, его очень попросили сотрудничать со следствием.

Штайермарк выразил полное согласие.

Впрочем, он мог действительно ничего не опасаться. Репутация Михаэльзэна после трагически оборванного поражением при Тиамат расследования являлась достаточно спорной, чтобы вместо прочных деловых контактов вокруг его персоны присутствовал некий аналог космического вакуума, а его фигура становилась неудобна на своем месте – слишком уж тот врос в чиновничье кресло, смертельно боясь лишиться насиженного места и огрызаясь на любую возможность смены.
Смерть адмирала была большей части военной элиты гораздо выгоднее, чем продолжение его жизни, если говорить честно, а потому расследование велось спустя рукава, обещая быть столь долгим, сколь и непродуктивным.

Об этом Штайермарк так или иначе слышал. Всё действительно сложилось более чем удачно.

Он напал на верный след, прошёл по нему и добрался до цели – как скупые слова Михаэльзэна, так и его самоубийство были лишним подтверждением. Завершающим штрихом и точкой в расследовании. Можно было поздравить себя молча и так же молча выпить с самим собой.

Сеть, которую контролировал покойный теперь адмирал, вряд ли сможет существовать без главы, тем более что активность её действий за время с возобновления работы, если верить косвенным данным, значительно снизилась. То ли нарушалась координация, то ли агенты уставали работать за «спасибо», без существенной отдачи. Так или иначе, сейчас развал должен был только ускориться.

Некоторые сведения можно было передать старому сослуживцу, с которым Штайермарк встречался раз в год или два по обещанию – тот оценил бы и нашёл применение, чтобы не допустить воссоздание подобных групп в дальнейшем. В конечном счете, не допустить повторного разгрома, подобного Второй при Тиамат. И не допустить, чтобы одна часть вооруженных сил Рейха работала против другой, потому что, в каком-то смысле, это даже хуже, чем постоянная, как хроническая зубная боль, война с мятежниками.

С Союзом Свободных Планет.

Штайермарк был вполне верен Рейху и кайзеру, но некоторые положения военной доктрины можно было действительно не вполне разделять хотя бы в уме. Особенно учитывая, что служба в некоторых департаментах действительно накладывает на образ мышления отпечаток.

Как бы то ни было, он сделал то, что, должен был. По своим собственным представлениям и ради собственного удовлетворения – но всё-таки далеко не только ради себя.


Тем вечером вице-адмирал Штайермарк вернулся домой позже обычного.

Дочери встретили его у дверей, и он обнял каждую. София и Кларисса, разумеется, ничего не знали ни о расследовании шестилетней давности, ни о том, что происходило сейчас в военном министерстве – такие вещи ни разу не стоило брать в голову юным дворянкам –но они, должно быть, волновались за отца, не появившегося вовремя. Штайермарк весьма дорожил их приязнью, а потому улыбнулся дочерям и позволил проводить себя в дом.

За ужином разговор шёл о приёме, который на днях устраивают у себя из соседи, и Штайермарк, разумеется, согласился, что их стоит посетить, тем более, что там обещают быть приличные молодые люди. При упоминании о молодых людях София зарделась, а у Клариссы заблестели глаза. Им было шестнадцать и четырнадцать лет, очаровательные юные фройляйн, внешне более похожие на изящную шатенку мать, чем на собственного отца. Впрочем, в верности супруги Штайермарк был уверен. Он всегда вёл себя с ней ласково и как подобает хорошему мужу, несмотря на то, что женился не по любви.

Никакой политики в разговорах с домашними и никаких лишних тем, связанных со службой. Если бы у него были сыновья, впрочем… – но боги не дали Штайермарку сыновей.

Поздним вечером он сидел у камина в обществе хорошей книги, жена, как водится, устроилась неподалеку за вышиванием, а дочери были у себя наверху. Трещали дрова, языки огня поплясывали, наполняя тело приятным теплом, и Штайермарк чувствовал, как уходит что-то, к чему он уже привык за шесть с лишним лет. Как будто неслышно переворачивалась страница, быть может, наиболее интересная во всей книге жизни.

Просто охота белого лиса закончилась. Он загнал дичь, он вернулся в нору – к своей жене, к своим дочерям и к себе самому, вице-адмиралу Хаузеру фон Штайермарку, имеющему хорошую репутацию – остающемуся несмотря ни на что одним из многих, как это и должно быть.

@темы: авторский фик, миди, Галактический Рейх

---

Работа №4

[Gingafest]

Название: Во имя идеалов
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: PG
Жанр: драма
Персонажи: Брюс Эшби, Мартин Отто фон Джикмайстер
Аннотация: может быть, всё было не так, как на самом деле
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

Все-таки утро - ужасное время, даже кофе не спасает. Голова тяжелая, выспаться в последнее время не удается. Слух цепляется за знакомое имя в невнятном бормотании телевизора. Мартин фон Джикмайстер прибавил звук и сосредоточился на утренних новостях.
- Адмирал Эшби, в последнее время ходят слухи, что вы собираетесь оставить военную службу и заняться политикой. Это правда? - молоденькая журналистка смотрит на него полными восхищения глазами. Эшби как всегда великолепен - безупречный образ героя. Он обезоруживающе улыбается в камеру:
- Все, что я делал в своей жизни, я делал ради своей страны. Я никогда не оставлю службу родине, но времена меняются. Теперь я оказываюсь нужнее не на поле боя. Я иначе буду сражаться за благополучие и процветание сограждан. Заняв пост в правительстве, я смогу многое изменить...
Чашка с недопитым кофе летит в стену. Осколки на полу, пятна на светлых обоях - к черту все! Это было последней каплей! Что творит этот безумец?! Надо поговорить с Эшби, немедленно.

***
Этот скандал был далеко не первым. По правде говоря, Джикмайстеру вся шумиха вокруг имени Эшби уже давно была поперек горла. Но приходилось терпеть. Интрижки, попойки, скандалы - Эшби мог творить все, что ему заблагорассудится, пока он выполняет условия договора. Но это уже было слишком.
Джикмайстер медленно разжал кулаки и как можно более спокойно поинтересовался:
- Ты отдаешь себе отчет в том, что ты делаешь? Что значит твое заявление в последнем интервью?
- Ровно то, что ты слышал, - Эшби был непривычно спокоен и серьезен. - Я собираюсь баллотироваться.
- Так нельзя, Брюс, - Мартин чувствовал, что голос его подводит. - Это не то, чего мы хотели...
- Ты хотел, - резко поправил его Эшби. - Ты хотел, Мартин. Это была твоя затея от начала и до конца. Я лишь подыгрывал тебе.
- Да, я жил, я дышал только этим! А ты получал все, что хотел - слава, звания, деньги, женщины. Стать адмиралом в 35 лет, неужели тебе мало?! Почему ты не хочешь продолжать...
- Продолжать быть пешкой в твоей игре? - вопросительно изогнутая бровь - этот стервец даже сейчас играет на публику, хотя кроме них в комнате никого нет.
Джикмайстер стиснул зубы, медленно выдохнул. Эту битву он обязан выграть. Нельзя позволить зарвавшемуся мальчишке разрушить все, что с таким трудом создавалось.
- Нет, Брюс, - голос должен звучать спокойно и уверенно. - Ты никогда не был пешкой. Ты - герой, и никто не посмеет отрицать это. Ты рискуешь жизнью, да. Но мы все рискуем. Мы делаем общее дело, во имя идеалов демократии, - лицо Мартина стало вдохновенным. - Страна нуждается в нас. Ты как никто другой понимаешь это. То, что существует сейчас - оскорбление для истинной демократии. И мы...
Лицо адмирала было мрачным и сосредоточенным, Джикмайстер заметил это и осекся. Что-то изменилось в этом человеке, который всегда был талантливым, даже гениальным исполнителем, но не больше. Мартин прекрасно знал, кому Эшби обязан столь блестящими победами, и не собирался возносить этого "героя" на пьедестал. Его место было там, на капитанском мостике, или на параде, в окружении таких же бравых молодцов. Белозубые улыбки, расправленные плечи, гордые взгляды - девчонки просто без ума от таких, и пусть. Пусть занимаются своими делами и почивают на лаврах. Но Эшби... Когда этому удачливому ублюдку стало нужно больше, чем слава и почести?
- Ты не согласен со мной, Брюс? - Джикмайстер выглядел почти спокойным.
Эшби презрительно усмехнулся.
- Не согласен, - твердо сказал он. - Ты удивлен? Ах, да, ты, кажется, впервые потрудился спросить мое мнение.
Джикмайстер поморщился, но промолчал. Риск, что Эшби выйдет из-под контроля, разумеется, был всегда. Но этот риск казался оправданным. Несколько лет назад молодой амбициозный капитан казался идеальным исполнителем. Достаточно умный, чтобы правильно использовать информацию, достаточно поверхностный, чтобы не заглядывать глубже. А теперь пешка захотела стать ферзем. Хотя нет, конечно, нет. Пешкой он никогда не был. Эшби одна из главных фигур в этой партии. Но теперь уготованная ему роль трещит по швам.

***
6 лет назад

Судя по тому, что вчерашний вечер он помнил смутно, попойка удалась на славу. Хорошо, что до дома добрался. Эшби поднялся с кровати, осознал, что спал, не раздевшись, и попытался привести в порядок тело и мысли. После душа и трех чашек кофе он, наконец, почувствовал себя лучше и собрался позвонить приятелям, поинтересоваться самочувствием, как в дверь позвонили. Эшби взглянул на часы. 16.30. Ого, уже почти вечер. Гостей он сегодня точно не ждал. На пороге стоял незнакомый мужчина средних лет с приятным располагающим лицом.
- Меня зовут Мартин Джикмайстер, - представился он, - разрешите войти.
- Да... э- э-э. Пожалуйста, - Брюс посторонился, пытаясь вспомнить, когда и зачем приглашал этого человека. Так ничего и не вспомнив о госте, он сдался. - Простите, я не припоминаю, где мы с вами познакомились, - начал он, ощущая легкую неловкость.
- Мы не были знакомы, капитан, - улыбнулся гость, - то есть я, конечно, слышал о вас. Поздравляю с блестящей победой. Вы - герой.
Эшби мотнул головой, как бы протестуя, но промелькнувшая улыбка показала, что лесть достигла цели.
- Я занимаюсь, м-м-м, штабной работой, - продолжил Джикмайстер, - Вам это, должно быть, скучно, но мне нужна ваша помощь.
- Помощь? - Эшби был удивлен и неожиданным визитом, и странным разговором, но все-таки предложил гостю присесть и выпить. От спиртного тот отказался и принялся объяснять.
Из долгого и немного пространного монолога Эшби понял следующее - его гость в свое время бежал из Империи в поисках идеального общества, а нашел... Ну, у Брюса никогда не было иллюзий по поводу правительства и его реальных интересов. И теперь этот фанатик демократии хочет устроить настоящее государство свободы и равенства. Он говорил долго и вдохновенно. И чем дольше Эшби слушал Джикмайстера, тем больше понимал, что он прав. Конечно, по сравнению с Империей их жизнь казалась раем, но... Этих "но" было слишком много. Эшби никогда не задумывался о политике всерьез, но, черт возьми, почему бы и нет.
- Я дам вам информацию о силах противника. Вы одержите много побед, станете национальным героем. К вашим словам будут прислушиваться. И, когда придет время, вы поддержите меня в политической борьбе. Заняв ключевой пост в правительстве, я смогу многое изменить. Во имя идеалов демократии, вы должны помочь мне, капитан.
Эшби молча кивнул.

***
Тогда все казалось простым и понятным. Воевать, зная о противнике больше, чем кто-либо - это ли не подарок судьбы. Информация Джикмайстера не была полной, но ее хватало, чтобы создать ощущение почти мистического везения. Стремительный взлет карьеры, слава, почести. Теперь это кажется таким глупым. Неужели бывший имперец любит эту страну больше, чем он, ее герой, столько раз рисковавший жизнью? Джикмайстер фанатик, а фанатик у власти хуже всех коррумпированных чинуш вместе взятых.
- Что поисходит, Брюс? - голос был тихим, вкрадчивым.
- Ничего особенного, - Эшби смотрел ему прямо в глаза, - Я решил баллотироваться в верховный совет, только и всего.
- Но мы говорили о другом! - Мартин понял, как глупо и жалко это звучит. Приход к власти Эшби означал переворот, военную диктатуру, крах демократии. Крах тех идеалов, во имя которых он жил и работал.
- Я знаю, - поморщился Эшби, - то, о чем ты говорил тогда, было... красиво. Но это утопия, пойми. С самого основания Союза мы пытались жить по законам демократии. И получили... то, что получили. Мы живем в реальном мире. Здесь нет места идеалам. Что бы нам ни говорила пропаганда, Империя становится сильнее. Ты это знаешь лучше других. А правительство продолжает играть в демократию. Ты был прав только в одном: настало время перемен.
Джикмайстер все понял и не нашелся, что сказать. Эшби поднялся и подошел к окну, давая понять, что разговор окончен. Мартин медленно поднялся и с ненавистью посмотрел на молодого адмирала.
- Ты пожалеешь, - глупая, бессмысленная угроза.
Эшби резко повернулся.
- Возможно... - задумчиво протянул он. - Но теперь это - моя игра.

Джикмайстер вышел, с трудом сдерживая застилающий все гнев. Он не позволит Эшби разрушить то, во что он верил, к чему стремился. Во имя идеалов!..


До второй битвы при Тиамат оставалось чуть меньше трех месяцев.

@темы: авторский фик, мини, Союз Свободных Планет

---

Работа №3

[Gingafest]

Название: Чтение на ночь
Автор: аноним до обявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Зигфрид Кирхайс
Комментарий: нарисовано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"

@темы: рисунок, Галактический Рейх