Работа №17

[Gingafest]

Название: Не для протокола
Автор: аноним до объявления результатов
Рейтинг: G
Персонажи: Леопольд Шумахер, Альфред Ландсберг, Эрвин Йозеф II Гольденбаум
Аннотация: «Эрвин Йозеф? В марте прошлого года он сбежал от графа Ландсберга. Понятия не имею, что с ним стало». (Леопольд Шумахер)
Комментарий: написано на полит-фест по "Легенде о героях Галактики"
Предупреждения: нет

Город назывался Стоунбридж. 500 километров к югу от Хайнессенполиса. Две тысячи жителей, четыре школы, больница, консервный завод и фабрика по производству стеклотары.
Они перебрались в этот городишко летом 799 года. Времена, когда за них готово было платить правительство Альянса Свободных Планет, миновали безвозвратно вместе с Альянсом, мир праху его. Историки будущего, возможно, и будут годами судить и рядить, кто выиграл при Вермиллионе тактически, а кто стратегически, - но политически выиграл герцог Лоэнграмм, тут и говорить не о чем. Для историков будущего это интересные детали масштабного события, в целом, вероятно, положительного – с точки зрения перспектив Новой империи и ее населения. Только и всего.
В деревянном двухэтажном доме за решетчатой оградой считали иначе.
Для них Вермиллион был катастрофой.
Еще в апреле им не нужно было думать ни о жилье, ни о пропитании. Столичные чиновники уже не мчались на помощь сломя голову, услыхав о малейшей прихоти Законного правительства Галактической империи, а морщились с неудовольствием, но тем не менее безропотно оплачивали счета. Как-никак, соответствующая статья расходов была предусмотрена, и если не слишком наглеть и не требовать луны с неба, можно было жить.
Не с императорским шиком, конечно, но кому из них нужен был этот императорский шик? разве что Ландсбергу. Не для себя, что вы. Для кайзера.
Граф никогда не забывал, что этот мальчик – кайзер Галактической империи, последний законный император из династии Гольденбаумов. И пусть там, на Одине, короновали другого ребенка, вовсе уж младенца, - Эрвин Йозеф II от трона не отрекался. Его низложение – преступно. Он – настоящий кайзер. Все прочие – самозванцы и узурпаторы. Об этом Ландсберг готов был говорить часами.
Эрвин Йозеф слушал, и его хорошенькое личико кривила злая ухмылка.
Иногда Леопольду казалось, что он ненавидит этого ребенка.

Если подумать, - а за что его было любить? Хорошо графу Ландсбергу, он - поэт, романтик, идеалист, преданный до донышка умирающей династии. Он даже вопроса такого бы не понял. Как это – не любить его величество? Его величество законный император самим своим существованием освящает земли Галактической империи, питая ее жизненной силой, и совершенно неважно, умен ли он, добр ли, стар или молод – или же вовсе несмышленыш. Когда Леопольд ворчал себе под нос: «маленькая злобная обезьяна», - граф вспыхивал и стискивал кулаки, и видно было, как в нем поднимается унаследованная от предков феодальная верность, такая же далекая от реальной жизни, как все прочие убеждения Альфреда фон Ландсберга. Рука его светлости машинально хватала воздух возле бедра, на котором не было ни шпаги, ни пистолетов, ни даже бластера, а лицо искажалось от нешуточного усилия – удержать немедленный вызов на дуэль. И неважно, что дуэли давным-давно выродились в спорт для закрытой касты профессионалов, и что сам поэт сроду не держал в руках холодного оружия и никогда не попадал в мишень из оружия огнестрельного. Для Альфреда фон Ландсберга вызов все еще был вызовом, поединок – поединком, а оскорбление величества – оскорблением величества.
Временами Леопольд Шумахер завидовал графу. Ему казалось, что так легче жить – с глазами, залитыми золотым сиянием имперского герба… как это просто – не видеть, что полудохлая двуглавая курица полиняла и облысела, вместо драгоценных камней – бутылочное стекло, а золото отливает предательской медной зеленью.
Не видеть, что Эрвин Йозеф – маленькое чудовище, было еще труднее, но Ландсбергу удавалось и это. Он замазывал царапины на лице тональным кремом, конфискованным у горничной, а синяки и ссадины, оставленные ботинками его величества на тощих графских ногах, все равно не было видно под одеждой. Преданный вассал принимал щипки, пинки и оплеухи со стоическим терпением, и только когда Эрвину Йозефу удавалось стукнуть особенно удачно, мягко увещевал:
-Ваше величество, не гневайтесь.
Разумеется, мальчишка продолжал гневаться, и чем дальше, тем хуже себя вел.
Наконец Леопольд не выдержал и шлепнул кайзера по руке, вцепившейся в графскую шевелюру, и без того не слишком роскошную. Его величество так изумился, что перестал вопить и брыкаться. Зато завопил Ландсберг. Как герр Шумахер смел вообще прикоснуться к священной особе императора, а тем более – ударить? Как у него рука поднялась? Святотатство!
Леопольд выругался вполголоса, повернулся и вышел за дверь. Он знал, что сейчас будет. Граф будет смиренно извиняться перед маленьким поганцем за недостойное поведение подданного. А Эрвин Йозеф воспользуется случаем и надает графу пощечин.
Разумеется, так и вышло.
Злобная маленькая обезьяна.

Но случился Вермиллион, и положение их изменилось в одночасье. Законное правительство Галактической империи как-то подозрительно быстро растворилось в воздухе. Денежное довольствие закончилось вместе с Альянсом Свободных планет. И мало того - заключать перемирие в Хайнессенполис прибыл Оберштайн. Ни графу Ландсбергу, ни капитану Шумахеру, ни тем более его величеству совершенно ни к чему было попадать в поле зрения этого господина, чьи глаза, возможно, видят в инфракрасном диапазоне. Или сквозь бетон. Проверять Оберштайна на зоркость не хотелось.
Уволили прислугу, собрались в два часа и уехали, не выбирая ни направления, ни маршрута, лишь бы подальше. Так получилось, что - в Стоунбридж.
Чтобы снять этот дом, пришлось вывернуть карманы, продать столовое серебро и фамильные часы графа. Первый взнос - за три месяца вперед. На него хватило... но за эти три месяца теперь необходимо было найти источник дохода. Резервы иссякли.
Разумеется, о достойном императора блеске пришлось забыть. Какой там блеск – нужно было выжить. Вероятно, и двухэтажный домик в глуши был роскошью. Но поселить его величество в лачуге было неловко, а в многоквартирном доме - страшновато. С его привычкой драться и кричать по малейшему поводу и без повода... полиция явится самое большее через неделю, и прощай инкогнито. Важнее всего все-таки было затеряться.
Мальчишку как всегда ни о чем не спросили. Засунули в машину, увезли, выгрузили на новом месте... Конечно, он возмутился. Физиономия Ландсберга украсилась новой серией царапин.
-Ваше величество! – увещевал граф, прикрывая голову от маленьких хищно растопыренных пальцев. – Ваше величество, простите недостойного...
-Все, - сказал Леопольд и ухватил брыкающегося кайзера поперек живота. – Граф, подождите здесь.
-Пусти! Пусти, гад! – кричал император, отчаянно вырываясь.
Не слушая ни протестов Ландсберга, ни возмущенных воплей государя, Леопольд перехватил мальчишку поудобнее и выволок из гостиной.
Лестницу одолевали с боями и сопротивлением. Кайзер цеплялся за перила и норовил укусить держащую его руку. На втором этаже ему это удалось. Капитан Шумахер неразборчиво выругался сквозь зубы, но хватку не ослабил. Втащил мальчишку в детскую и запер дверь на ключ.
-Мое терпение лопнуло, - сказал он императору. – Если вы меня еще раз ударите, я дам сдачи.
Эрвин Йозеф немедленно перешел в наступление.
Бить семилетнего мальчика Леопольд все-таки не стал. Просто перехватил летящий кулак, а затем и второй.
Его величество пыхтел и вырывался.
-Остановитесь, ну! – скомандовал Шумахер. – Великий Один, что за ребенок! Откуда такой взялся на мою голову...
-Я не брался! – выкрикнул Эрвин Йозеф. Голосок его звенел от ярости. – Это ты взялся! и он. А я не брался! Я хочу в Эрланген! к Минне! сейчас же!
-Хель, какой еще Эрланген, какая Минна... – начал было Шумахер и остановился.
И разжал руки
Маленькие острые кулачки немедленно забарабанили по его груди.
-Хочу! В Эрланген! Хочу! Домой! Хочу... домой... Минна...
Тут его величество всхлипнул и заревел – громко и отчаянно.
Леопольд стоял, смотрел – и картина, уже ставшая привычной, медленно переворачивалась перед его глазами. Боги, ему же всего семь лет. И с самого начала Липпштадтской войны он живет в непрекращающемся кошмаре. Его выдернули из дома, усадили на трон и окружили незнакомыми слугами. И не успел он привыкнуть – как явились они с графом... ночью, как воры... а они и были воры. Скрутили, унесли силой. Увезли в корабельном трюме. Приставили новую няньку. Кланялись и выражали верноподданическое почтение... на словах. А про себя честили маленькой злобной обезьяной. И мечтали от него избавиться.
По крайней мере я.
А он мечтал избавиться от нас.
Боги, какое же я дерьмо.
Капитан Шумахер больше не думал, просто обнял мальчишку и притянул к себе. И погладил по голове.
Эрвин Йозеф сбросил его руку.
-Ненавижу, - сказал он, шмыгая носом.
Капитан Шумахер сделал шаг назад.
И что теперь делать? Как исправить то, что исправить невозможно?
-Послушай, - сказал Леопольд. – Мы не можем вернуться. Прости.
Мальчишка с вызовом выдвинул подбородок.
-Ненавижу, - повторил он.
-Ненавидь, - вздохнул капитан Шумахер. – Имеешь право. Только делать-то все равно нечего. Мы тут застряли, Эрвин Йозеф. Нам не на что нанять корабль. Нам и жить-то не на что.
-Я приказываю, - сказал кайзер неуверенно.
Леопольд пожал плечами.
-Сколько ни приказывай, денег от этого не прибавится. Я обязательно найду работу, это я тебе обещаю. Но улететь отсюда мы сможем нескоро. Если вообще сможем.
Говорить ребенку, что возвращаться домой смертельно опасно, он не стал. Зачем? когда-нибудь сам поймет.

Работа нашлась. Грузчиком на консервном заводе. Документы пришлось подделать – к счастью, на них едва взглянули. Леопольд Рихтель, сильный молодой мужчина, безусловно годился, чтобы ворочать тяжелые ящики с тушенкой и соленьями, а что на самом деле он вовсе не Рихтель, никого не интересовало.
Ребенком занимался граф. Он-то к физической работе был неспособен – а не физической в Стоунбридже не было. Совсем было бы здорово, если бы Ландсберг оставил при себе свои возвышенные имперские идеи и перестал пичкать ими мальчика – но в этом вопросе граф был непреклонен. Император в изгнании – особенно в изгнании! - должен помнить, кто он такой. Единственный в галактике законный правитель, которому предстоит в будущем вернуть славу династии Гольденбаумов.
Для домашней работы поневоле пришлось нанять приходящую прислугу – на постоянную не хватало денег. И вот с ней им сказочно повезло. Граф этого не понимал, он-то считал, наоборот, что фройляйн... то есть мисс Ковальски – никуда не годный вариант, и мирился с ней только потому, что она была им по карману. Темная женщина из провинциального города в сердце мятежных территорий... разве могла она понять, какую честь ей оказали, позволив готовить, стирать и убирать для его величества? И даже не объяснишь толком, потому что конспирация и нелегальное положение. А она заманивала императора на кухню, соблазняя горячими пирожками, не выказывала ему ни малейшего почтения, когда он капризничал, и мимоходом трепала его священную особу по волосам. Ландсберга передергивало, когда он это видел, но он терпел.
А его величеству нравилось. Мальчик, отталкивавший руки графа и капитана, мальчик, выражавший протест по любому поводу, чуть что – кусавшийся и царапавшийся... этот мальчик ходил за мисс Ковальски хвостиком и, забыв об императорском достоинстве, совался по локоть в тесто и в таз с бельем, снимал пробу с супа и компота, помогал гладить полотенца и сам как бы невзначай подставлял голову под ладонь прислуги.
Леопольд Шумахер следил за развитием этой привязанности, затаив дыхание.
Кайзера удалось убедить, что мисс Ковальски не должна знать, кто он такой на самом деле. Так что она звала его «Йозеф», и он охотно откликался.
Наверное, она была чем-то похожа на Минну – на ту неведомую Шумахеру женщину, которую малыш помнил столько времени и к которой хотел вернуться.
И ведь он не просился к маме... только к Минне.
Когда Леопольд услышал, как мальчик называет прислугу по имени – ее звали Софьей, - он решился.

-Мисс Ковальски, я хотел бы переговорить с вами о важном.
Женщина стояла перед ним, вытирая фартуком руки. Широкие ладони, привычные к работе. Широкие плечи. Тяжеловатая крестьянская фигура. Миловидное круглое лицо, возле глаз морщинки – ей было хорошо за тридцать.
-Слушаю, мистер Рихтель.
Леопольд замялся. Не знал, как начать.
-Это насчет мальчика... Йозефа. Видите ли... – остановился, начал заново. – Могу я рассчитывать на ваше молчание, мисс Ковальски? Это не моя тайна, и тайна опасная.
Женщина улыбнулась.
-Что он бывший кайзеренок? я давно знаю, мистер Рихтель. Не волнуйтесь, я никому не скажу.
-Но откуда...
-Телевизор-то и у меня есть, - сказала мисс Ковальски. – Я сразу подумала, что видела вас всех. И вспомнила, где. Если хотите знать, вам бы не стоило селиться вместе-то. Уж очень господин Вагнер приметный.
Вагнером по поддельным документам именовался Ландсберг.
-Мы же не могли бросить малыша, - развел руками Шумахер.
-Это да, это вы верно говорите, - кивнула прислуга. – Разве ж можно.
-Я как раз и хотел посоветоваться с вами... И поскольку вы сами все поняли... Он нас не любит – ни меня, ни господина Вагнера, - и ему есть за что, честно говоря. Нас он боится. А вас – нет.
-То есть вы именно что хотите его бросить, - сказала женщина. - Только ищете оправданий.
-Мисс Ковальски... София. Лучшее, что можно для него сделать – забрать его у нас. Особенно у господина Вагнера. Он хороший человек, но у него идеи... вредные для ребенка, понимаете ли... Я могу работать. Я могу содержать Йозефа. Но перемена обстановки...
-Мне надо подумать, - сказала мисс Ковальски.
-Конечно, - кивнул Шумахер.

Она думала добрую неделю, но наконец надумала.
-Три тысячи в месяц, - сказала Софья Ковальски. – Будете переводить на счет, куда я скажу.
-Согласен. А обратная связь?
-Через почту, на комм.
-Годится.
-При одном условии, мистер Рихтель.
-Да?
-Если мальчик согласится пойти со мной.
Это справедливо. Его слишком долго никто не спрашивал, хочет ли он перемен в своей жизни. Хотя бы сейчас...
Мальчик согласился.

Ландсбергу ничего не сказали.
Страшно смотреть было, как он метался. Но Леопольд стиснул зубы и молчал.
Поэта было жаль – но ребенка жальче.
Все мы жертвы чужих политических игр – но мы с Ландсбергом по крайней мере сами виноваты. Нас поставили на доску обманом... но мы делали свои ходы и платим по счетам.
А он... пусть у него будет шанс.
Я от всего сердца надеюсь, что им больше никто не будет играть.

...Кайзер Эрвин Йозеф II? В марте прошлого года он сбежал от графа Ландсберга, и мы не смогли его найти. Да, можете так и записать в протокол, офицер. Понятия не имею, что с ним стало.
А мертвое тело... Ландсберг похитил его в морге и убедил себя и других, что это кайзер. Запись о смерти юного императора в его дневнике, - плод его больного воображения. Он так хорошо это описал... даже спецслужбы поверили. Вероятно, это лучшее его литературное произведение.

...Боги, я только сейчас понял. Ведь он догадался. Мы ничего не сказали ему, а он...
Ландсберг заметал следы, как умел.
Что? нет-нет, офицер, это я о своем... не для протокола.